По словам легендарного эллина, его мамаша Алкмена, законная супруга царя Амфитриона, блистала дивной красотой. Так неосторожно блистала, что ослепила самого Зевса. Стал он ей в любовном ослеплении подарки мешками засылать: бриллианты, золото, платину. Не за просто так, конечно, а под гарантию успеха своих сексуальных домогательств. Однако Алкмена на такую честь не польстилась. Дескать, я другому отдана и буду век ему верна. Короче, обломилось Зевсу. Тогда он пошел на хитрость. Устроил так, что соседние племена увели у царя Амфитриона стадо — не то коров, не то свиней. Царь испытал припадок праведного гнева. «За Зевса, за свиней!» — вскричал он, потрясая мечом, и повел свои роты на войну. Ну а Зевс не растерялся — и шасть к прекрасной недотроге. Причем на сей раз по-хитрому: приняв образ Амфитриона. Все вышло о’кей. «Милый, — говорит Алкмена Зевсу, сочтя его за мужа, — ты уже управился с врагами? Как быстро! Теперь прошу управиться со мной. Только тут уж не торопись».
— И вот представь себе, волжский краб, — возбужденно заливался (а может быть, и заливал) Геракл, — родились у Алкмены враз два сына-близнеца: один от супруга, другой — от Зевса. Во чудеса были в наши времена в наших краях! Замри и ляг!
— Слов нет, я испытываю восторг и ликование по поводу описанных удивительных событий, — отвечал Лука Самарыч. — И все же вы как скептик не можете уяснить: что еле по плечу богам, то колдыбанцам по колено… Если прекрасная дочь Эллады сделала отцами враз двоих, то в моем зачатии участвовали в роли отцов не меньше ста истинных колдыбанцев. Причем не таясь, совершенно открыто, в обстановке энтузиазма и дружеского соревнования.
— Ты слышала, богиня Афина? — поднял очи к небу благородный эллин. — Теперь нам понятно, как было произведено это колдыбанское чудище. Самым извращенным способом.
— Фу, какой вы циник, — обиделось колдыбанское «чудище». — Я произведен самым естественным, общепринятым у нас способом. Открытым поименным голосованием. Между прочим, единогласно. Как в целом, так и с поправками. Всё чин чином. А протокол — даже с круглой печатью.
— Это разве естественно? — полубог был натурально ошарашен.
— Чему вы, собственно, удивляетесь? — пожал плечами колдыбанец. — В недавнюю советскую эпоху таким образом производились тысячи героев.
— Впрочем, я — герой нового типа, — продолжал он. — Поэтому при моем производстве было применено особое новшество. Отцом моим мог стать только тот, кто превзошел самого Зевса.
— Да, да. Зевс ведь превращался из бога в простого смертного. Это в общем-то раз плюнуть. А вот каждый из колдыбанцев при моем сотворении совершил несравнимо большее чудо. Из простого смертного стал богом. Нет, не потому, что швырял золотом и платиной. Эка жертва, если у тебя этих драгметаллов — что грязи в нашем микрорайоне.
— Каждый, кто хотел родить героя Самарской Луки, снимал с себя последнюю рубашку. Зачем? Чтобы поставить… бутылку. Хочешь быть отцом героя — гони на «Волжскую особую»! Ну а тогда — добро пожаловать, присоединяйся к коллективу…
Легенды, былины, а равно сказания утверждают, что после этих слов Геракл завопил: «О богиня Афина! Дай мне твои мозги, чтобы понять эту белиберду!»
Ну а мы от красивой легенды переходим к Колдыбанской действительности.
* * *
Стояла чудесная майская погода. Злые колдыбанские собаки еще продолжали весенние любовные игры и почти не кусали своего друга — человека. Не менее злые колдыбанские комары еще только собирали несметные полчища, чтобы искусать своего недруга — того же человека. Что касается абсолютно свирепых колдыбанских мух, то у них клыки еще только прорезались, и они пока только точили их. Чтобы осенью уж наверняка закусать тех, кто уцелеет после собак и комаров.
В одну из этих майских суббот истинные колдыбанцы по своему обыкновению собрались в ПОП-сарае «Утес».
В канун жаркого летнего сезона нас томила усиленная жажда. Разумеется, не простая, как в Элладе или в Москве-столице, а истинная. То есть жажда истины.
— Не кажется ли вам, друзья, — молвил Самосудов после второго стакана, когда часы начали отсчет истинного времени, — что на весенний разлив матушки Волги мы обязаны откликнуться небывало широким разливом мысли?
— Как пить дать, — с большой готовностью откликнулся Молекулов.
— А дать пить — еще лучше, — отозвался Безмочалкин.
— Совсем хорошо — дать в кредит, — завершил Профанов.
— До следующей субботы, — подхватил зал. — Еще лучше — до получки. Совсем хорошо — до квартальной премии.
Все воззрились на хозяина барной стойки в полной уверенности, что тот уже наполняет стаканы, дабы в честь предстоящего разлива мысли устроить образцово-показательный розлив «Волжской особой». Но, увы, нам открылась картина неожиданная и не совсем отрадная. Юрий Цезаревич почему-то не расцвел, подобно кусту майской сирени или черемухи. Напротив, он имел вид абсолютно бесцветный.
— Юрий Цезаревич, вы в курсе наших последних удивительных и особых замыслов? — попытались мы пробудить его от зимней спячки.
Но на сей раз Подстаканников не вздрогнул даже при магическом слове «особые». Он только взял молча свою амбарную книгу и раскрыл ее там, где была сделана закладка. Между прочим — ножом. Зловещий знак.
— Удивительные и особые замыслы клиентов ПОПа «Утес»… Превзойти Рембрандта. До следующей субботы… Опровергнуть Эйнштейна. До получки… Переплюнуть Колумба. До квартальной премии… Затмить Баха, Бетховена, Гайдна. До отпускных… — бесцветным голосом зачел Подстаканников свои иезуитские записи и демонстративно поджал губы.
Мы смекнули, что в преддверии жаркого летнего сезона барменская скупость достигла твердости волжского льда в лютые январские морозы.
— Мне открывается кое-какая истина, — мрачно изрек наш бармен. — Ни рембрандтами, ни эйнштейнами, ни колумбами, ни бахами, ни прочими знаменитостями вам не стать. Ни вторыми, ни третьими, ни сто тринадцатыми. Видать, не судьба.
Такого от Подстаканникова мы еще не слышали. Может быть, в нем накопилась обида всех семи барменских поколений, которые получили от наших предков несметные богатства лишь в виде долговых расписок. Или же Юрия Цезаревича укусила какая-то шальная колдыбанская зверь-муха. Или же очередной инспектор, побывавший в «Утесе», написал заключение, что ПОПу № 13 не место на этой земле…
— Что с вами, Юрий Цезаревич? — забеспокоились мы. — Вы рассуждаете как-то по-московски.
— Действительно, мы не стали пока знаменитостями. Но… дело тут совсем не в нас. Это истина, не требующая доказательств.
— Разумеется. И сейчас мы вам откроем новую истину, которая ставит все и вся на свои места. Виноваты не мы, виноваты… те знаменитости, которых мы выбрали своими соперниками.
— Не те это знаменитости. Рембрандт, Эйнштейн, Бах, Колумб… Все это для нас, очевидно, мелковато. А где мелко, там истинные колдыбанцы не плавают.
— Вот именно. Но сейчас мы немедленно найдем более подходящие кандидатуры для творческого состязания. Можно считать, дело в шляпе.
