«Э-э-э!»
МИЗИНЧИКОВА. Мужчины, мужчины! Вы что, женщины? Чуть что — сразу в уборную. Посмотрите лучше в зал. Наша публика в хорошем настроении. Вон какие у всех оживленные веселые глаза!
СТЕКЛОТАРОВ (вглядывается в зал). Ты чего щеришься, галерка? Чему улыбаешься, бельэтаж? А вы, первые ряды, с какой стати подмигиваете и перемигиваетесь? Какого Гоголя смеетесь? Над кем смеетесь?
МИЗИНЧИКОВА. Если я не ошибаюсь, а наша женщина никогда не ошибается… то все, что произошло на этой сцене, напоминает зрителям некий грандиозный спектакль, который был сыгран когда-то в их театре.
СТЕКЛОТАРОВ. Ихтеатр? Что за слово такое? Гамлет, переведите.
СВЕРЧКОВ. Ну это еще Шекспир говаривал: «Весь мир — театр. Все люди в нем — актеры». В данном случае публика считает, что наше театральное зеркало отразило определенные исторические события. В театре, который весь мир, во время оно тоже случилась какая-то революция.
ХИМИКАТОВ. Не случилась, а была совершена. И не какая-то, а Великая. С самой большой буквы!
СТЕКЛОТАРОВ. Вот это жаба! Значит, тоже тык-пык, ширь-пырь, шарах-бабах? Да еще с большой буквы? (Получив утвердительный жест-ответ.) Нет слов! А как насчет этого… ну который так засветит, что темно… Был такой персонаж в театре-их? В смысле — в жизни.
МИЗИНЧИКОВА. Читаю по глазам… Был! И славили этого персонажа точно так же: светоч, основоположник, вождь.
ХИМИКАТОВ. Уточняю: великий вождь. Самый великий!
СТЕКЛОТАРОВ. Короче, Самый Сам. Вот это артроз! Но неужели он… не тазобедренный артроз, а этот великий Самый Сам тоже рассказывал сказки Венского леса? В смысле — вешал лапшу на уши про золотой унитаз. (Сверчкову.) Товарищ Гамлет, что вы читаете по ушам про лапшу?
СВЕРЧКОВ. Был лапшевник, был. Цитирую того самого, их-основоположника: «Из золота будем делать унитазы».
СТЕКЛОТАРОВ. Ну это вы как зюйд-вест!
СВЕРЧКОВ. Честное гусарское! Слово в слово.
СТЕКЛОТАРОВ. Ну это он, наверное, Самый Самих… опи. В смысле — описался.
СВЕРЧКОВ. Наоборот. Как написал, так прямо во все учебники и вошло. Одним словом: ас-унитаз.
ХИМИКАТОВ. Анти! Тот исторический светоч был вовсе не золотарь. Все передовое человечество называло его кремлевским мечтателем. Само собой, великим!
Сами собой включаются динамики: «Слава! Слава!»
СТЕКЛОТАРОВ. Сплю? (Ущипнул себя.) Нет, не сплю. Значит, вижу сон наяву. Всё порушили и поломали, похоронили и похерили, потоптали и попинали. И оказывается — не в курьез, а всерьез. Не сдуру, а от большого ума.
МИЗИНЧИКОВА (спешит увести разговор от всякой драмы). Короче, у нас с вами — никакого скандала и стыда! Хорошо время провели. Весело, забавно, бесподобно.
СВЕРЧКОВ. Аплодисменты, аплодисменты, аплодисменты!
ХИМИКАТОВ (словно объявляет цирковой номер). Интрига идет! Продолжение следует…
Все, кроме Стеклотарова, оживляются.
СТЕКЛОТАРОВ. Стоп, товарищи интриганы! Я — рец. В смысле — до меня не доходит, какая такая сейчас интрига?
СВЕРЧКОВ. Все та же. Что и всегда. Столица снова и снова хочет задвинуть нас на последнюю строчку. Чтобы пряник снова и снова достался столичным, так сказать, новаторам. Ну а провинция, дескать, опять сухой корочкой обойдется.
МИЗИНЧИКОВА. Как бы не так! Надо обставить столицу. Пряник должен быть наш!
СТЕКЛОТАРОВ. С пряником в зубах да еще впереди москвичей… Хороший сюжет. Прямо Александр Дюма, Жорж Санд, почти Дарья Донцова. Но на что вы намекаете, товарищ Офелия? Уж не хотите ли вы сказать, что мы снова должны выступить энтузиастами и зачинателями какого-нибудь исторического… как его… который от слова «эксперт» и от слова «мент»…
МИЗИНЧИКОВА. Новый исторический эксперимент. Почему бы нет? Не первый раз замужем.
СТЕКЛОТАРОВ. Помню, помню. На шести свадьбах лично гулял. Только ведь нам не тот эксперимент нужен, который ваш третий или пятый муж придумал, а такой… эдакий… от большого ума.
МИЗИНЧИКОВА. У нас ума… палата. Вот она — наша публика! (Спрашивает зал.) Э?
«Э-э-э!»
СТЕКЛОТАРОВ. Ну и что советуют наши Бобчинские и Добчинские? Как надо э-э-э от слова «мент»? Ага: экспериментировать?
МИЗИНЧИКОВА. Так же, как в театре под названием жизнь.
СТЕКЛОТАРОВ. Ва-ва-ва… А впрочем, чего старому мудрецу бояться жизни? Двум гастритам не бывать, а одного ишиаса все равно не миновать. Махнем рукой!
ХИМИКАТОВ. Анкор! (Взмах рукой, и вот он уже держит какой-то увесистый фолиант.) В руках у меня — учебник истории. Открываем нужный раздел. Алле! Переводим все на сценический язык. (Учебник открыт, но Химикатов глаголет, не заглядывая в него.) Весь мир насильно мы разрушим…
МИЗИНЧИКОВА (в роли ассистента)....сценический мир…
ХИМИКАТОВ….до основанья. А затем / мы наш, мы новый мир…
МИЗИНЧИКОВА (вставляет опять скороговоркой). …сценический…
ХИМИКАТОВ….построим!
СТЕКЛОТАРОВ. Ярко, выпукло, прямо фокус-мокус.
ХИМИКАТОВ (с пафосом за кулисы). Прошу явить актуальный сценический образ. Алле!
На сцену вновь выезжает контора. Но уже не та. Она напоминает строительный вагончик. Вспыхивает название. На первый взгляд, такое же, как и было.
СТЕКЛОТАРОВ. Опять КаПээСэСэС?
ХИМИКАТОВ. Вы не заметили еще одно «эС». Но одна буковка может в корне изменить дух исторических событий. Вспыхивают слова, расшифровывающие аббревиатуру КПСССС.
ХИМИКАТОВ (читает вслух). Контора по построению самой совершенной сценической системы.
МИЗИНЧИКОВА. Ручаюсь, что ревизор это блюдо скушает. За милую душу.
СТЕКЛОТАРОВ. А что скажет наша Сцилла?
СВЕРЧКОВ. КаПэ… эсэсссс… (Артистически свистит.) Сойдет? (Это он спрашивает зал.) Сойдет. Наш народ любит художественный свист.
СТЕКЛОТАРОВ (доволен своим любимцем). Умеет работать на публику!
ХИМИКАТОВ (не без ехидства). Умеет работать? Ну что ж: так тому и быть. (Ставит на стол перед Сверчковым табличку: «Рабочий-каменщик».)
СВЕРЧКОВ. Я — рабочий? Я!
МИЗИНЧИКОВА (ехидно). А вы хотели в эпоху построения остаться интеллигентом? Чтоб опять кукиш в кармане держать?
СВЕРЧКОВ. Да пожалуйста, могу (по-гамлетовски акцентирует) быть… и каменщиком. Но учтите: теперь вместо интеллигентского кукиша в кармане… у меня будет… пролетарский камень за пазухой. (Занимает свое место и указывает на другую табличку.) «Отделочница»? (Мизин-чиковой.) Опять мы смежники. Справитесь?
