СВЕРЧКОВ. У меня — лемешевский тенор. Даже после астраханского ерша.
ХИМИКАТОВ. У маэстро Химикатов — шаляпинский бас. Даже когда он глотает шпаги и дышит пламенем.
«Э-э-э…»
СТЕКЛОТАРОВ. Я — рец! Это всё, конечно же, галерка набедокурила. Там же молодежь, она любит эти… как их… от слова «два с минусом»… нет, даже от слова «кол»…
МИЗИНЧИКОВА. Приколы.
СВЕРЧКОВ. Признавайся, галерка: э-э-это ты прикалывалась? (Прислушивается.) Нет, галерка не колется.
СТЕКЛОТАРОВ. Товарищи ветераны! Может, кто из вас э-э-эхнул? Нечаянно. Тогда всё на гастрит и колит спишем. А то и жабу можно козлом сделать…
СВЕРЧКОВ (в своем тоне). Чего маемся? Давайте вызовем собаку-ищейку.
ХИМИКАТОВ. Анти! В нашей великой державе ответ на вопрос «кто виноват?» всегда искали не овчарки и бульдоги, а великие умы.
«Э-э-э…»
СТЕКЛОТАРОВ. Ну кому же рога и копыта приделать? Кто крайний?
ХИМИКАТОВ. Предлагаю ответ на данный вопрос перенести. В интригу.
СТЕКЛОТАРОВ. Разве мы еще не все интриги разыграли?
ХИМИКАТОВ. Вижу образ танцующего верблюда. Это означает, что под самый занавес нас ожидает какая-то специнтрига. Алле!
СТЕКЛОТАРОВ. А книга жалоб под замком! Подаем макароны по-флотски. В смысле — второй извечный российский вопрос: что делать?
СВЕРЧКОВ. На него во времена оны взялся ответить сам Николай Васильевич Гоголь. Цитирую его комментарий к «Ревизору»: «Надо сделать ревизовку всему, что ни есть в нас, во внутреннем нашем душевном городе. А не то придет совсем другой ревизор».
МИЗИНЧИКОВА. «А не то…» Ох и строг наш Николай Васильевич!
СТЕКЛОТАРОВ. Строже некуда. Ну какая такая может быть ревизовка во внутреннем душевном городе? Там у нас разве тоже гастрит-колит и привычные вывихи?
МИЗИНЧИКОВА. Не первый раз замужем, но… в душу к себе никогда не заглядывала.
СВЕРЧКОВ. После гималайского медведя, после уссурийского тигра, ну и еще когда русалочки на дно утащат… случается зюйд-вест. Или норд-ост. Но это в голове. А в душе — всегда тишь и гладь.
ХИМИКАТОВ (как всегда патетически). Смотрю на партнеров, смотрю в зал. Все вы такие добрые и милые. Один я злодей. Но сальто-мортале, то бишь диалектика! Если копнуть на глубину души, то вдруг окажется наоборот. Один я — добряк и миляга, а все вы — злодеи… Курьез, анекдот, анти! И главное — зачем тогда вопрос «что делать»? Тут уж ничего не поделаешь.
СТЕКЛОТАРОВ. Гжа публика, она же — тов! Подскажи что-нибудь насчет ревизовки во внутреннем душевном городе. Как вы ее делаете там, в миру, после своих грандиозных исторических спектаклей?
МИЗИНЧИКОВА. Читаю по глазам… (Всматривается, пожимает плечами.) Зал делает большие глаза: дескать, что за новости? (Обращается к публике.) Дорогие современники! Но ведь это не мы про ревизовку придумали. Сам Николай Васильевич… (Комментирует реакцию зала.) Теперь глаза почему-то забегали. Вон как бегают!
СВЕРЧКОВ. Не догоняете? Попробуем по ушам… (Смотрит в зал, комментирует.) Уши торчат, краснеют, вянут, но… про ревизовку ничего слышать не хотят.
ХИМИКАТОВ. Читаю мысли на расстоянии. Анкор! Еще анкор! Нет. Мысль о ревизии своей души не улавливается в широких массах даже на линии горизонта.
СТЕКЛОТАРОВ. Но… что делать?
ХИМИКАТОВ. Ответ на данный животрепещущий вопрос предлагаю перенести в интригу под занавес.
СТЕКЛОТАРОВ. Уговорили. Подаем третье блюдо. Извечный вопрос: над кем смеемся?
СВЕРЧКОВ. Цитирую гоголевские мукнаук: «Над собой смеемся». Причем: «Смех сквозь слезы!»
СТЕКЛОТАРОВ. Отменный десерт. Прямо халва, козинак, ватрушки с ягодой бузина. Лично мне такие лакомства противопоказаны. У меня гастрит, колит, рефлюкс эзофагит.
ХИМИКАТОВ. Наш ответ на извечный вопрос «над кем смеемся?» переносится в интригу под занавес.
СТЕКЛОТАРОВ. Соблазнили, но… Но занавес уже пора давать. Когда же она будет, заключительная интрига?
«Э-э-э!»
ХИМИКАТОВ. Так вот же она! Интрига по Гоголю. С самого начала идет и продолжается.
СТЕКЛОТАРОВ. «Другой ревизор?» Так ведь мы таких ревизоров во всех трех действиях уже встречали!
СВЕРЧКОВ. И хлебом, и солью, и грандиозными унитазными экспериментами. Даешь революцию-разруху! План-показуху! Демократию-бормотуху! Сдуру. На дурака. До одури.
СТЕКЛОТАРОВ. Тык-пык, ширь-пырь, шарах-бабах! Родную матушку Историю в хвост и в гриву, в глаз и в ишиас. Что же еще?
ХИМИКАТОВ. Сальто-мортале, то бишь диалектика. Теперь сама матушка История идет к нам ревизором.
«Э-э-э!»
СТЕКЛОТАРОВ. Ва-ва-ва… Возьмите, злодей, свои страшные слова назад!
«Э-э-э!»
СВЕРЧКОВ. Да это сами стены вопиют!
СТЕКЛОТАРОВ. Вот это чепэ, SOS, конец света!
МИЗИНЧИКОВА. Поистине шекспировская трагедия!
СВЕРЧКОВ (тут же принимает позу Гамлета). Быть нам или не быть?
МИЗИНЧИКОВА. А-а-ах…
СТЕКЛОТАРОВ (тоже принимает трагическую позу). О-о-о…
МИЗИНЧИКОВА. При чем тут о-осёл?
СТЕКЛОТАРОВ. Не о-осел. О-о-о, Тьмутаракань! Родная родная Тьмутаракань! Может, все-таки одумаемся? Может, прозреем? Может, осознаем и переродимся? Устроим это, как его… лбом бах-бабах. Да нет, не об стенку… об пол. От слова «пока». И я ни «е»…
МИЗИНЧИКОВА. Пока… я… ни… е… Покаяние?
СТЕКЛОТАРОВ. Ну да… Голову — пеплом, лбом бах-бабах… Давайте все вместе покаемся!
СВЕРЧКОВ. Не покаешься — не согрешишь, а грешить — ох как охота… Каемся!
ХИМИКАТОВ. Мысленно вижу чеканные строки: «Одобрить почин по линии всеобщего покаяния»… Впервые от Колымы до Питера. Слезы, вопли, рыдания! (За кулисы.) Ассистенты, и-раз…
СВЕРЧКОВ. Нет уж, нет! Без бутафории. Вопить, плакать и рыдать зал будет натурально.
МИЗИНЧИКОВА (хнычет). Ну зачем плакать и рыдать? Так хорошо посидели — и вдруг на тебе: всё насмарку. Тушь, помада, хорошее настроение. Мужчины, мужчины, ну будьте козлами отпущения… без женщин!
ХИМИКАТОВ (в зал). Плачут и рыдают все! Только у нас!
СТЕКЛОТАРОВ (в театральной позе). Да будет великое покаяние! Даешь перестройку, пертурбацию и самую-самую истинную революцию… внутри себя!
«Э-э-э!»
ПОЖАРНЫЙ (вбегает). Разрешите доложить!
ХИМИКАТОВ. Вы же — по стихийным бедствиям. А тут — сама наша История!
ПОЖАРНЫЙ. Никак нет. Это наша канализация. Руководству неоднократно было доложено, что она находится в аварийном состоянии. Однако все заявки о срочном ремонте руководство оставило без внимания. И вот результат: канализацию с минуты на минуту прорвет.
