— А что же вы делали? — раскрыл рот полубог.
— Плакали, — сообщил Лука Самарыч. — Плакали и рыдали.
— Шутишь? — аж икнул Геракл.
— На полном серьезе, — заверил его, даже не икнув, Лука Самарыч. — Лег я, значит, рядом с красной девицей, положил ее голову себе на плечо. «Ну, душа-зазнобушка! — говорю. — Четверть века я лежал-плакал по тебе и познал, что это и есть особое, высшее счастье в любви. Теперь твой черед страдать». Вот она и дала рёву. За все двадцать пять лет. Женщины — они ведь такие. Им всё счастье враз получить хочется.
— Не утонул? — участливо поинтересовался Геракл. — Слез-то небось целое море было?
— Само собой, — согласился Лука Самарыч. — Но я это предусмотрел. Ватник-телогрейку надел, а сверху еще махровую простыню вчетверо сложил. Все равно, конечно, промок. До нитки. Но не до живота. Потому как на живот под ватник еще клеенку постелил. Учитесь, Геракл Зевсович, пока я жив.
— Герой ты у нас, герой, — двусмысленно хихикнул Геракл. — Только не верю я, что таких героев полюбить можно.
— На скептиков не обижаемся, — парировал выпад Лука Самарыч. — Это, может, в древней Элладе девицы только писаных красавцев любовью и лаской жаловали, а у нас — не так. Бывает, что какой-нибудь писаный красавец изо всех сил за какой-нибудь пигалицей ухлестывает, а она его в упор не замечает. Но стоит какому-нибудь мужичонке слезу майкой утереть, так любая красавица — на тебе. В смысле все ему отдаст.
— О времена, о нравы! — прошептал эллин, конечно же, с завистью. — Но признай же, волжская ты мормышка, хоть один неоспоримый факт! Не кажется ли тебе, Дон Жуан в ватнике и царь Соломон в памперсах, что сорок юных царевен все-таки лучше королевы конкурса толстушек бальзаковского возраста?
— Циник, — вздохнул Самарыч. — Неисправимый циник. Пошто душу зря травите?
Всё. У Геракла больше вопросов нет. У нас же, конечно, есть. К большой нашей науке.
Вот рухнула Степанида Голенищева на мешок с комовым сахаром. И стал он, естественно, уже не комовым сахаром, а как бы пиленым рафинадом. А если учесть, что Степанида была вся в любовных страстях, то комовой сахар превратился, может, даже в сахарную пудру.
Так с какой наценкой пылкая Голенищева пустит теперь этот легендарный мешок в продажу? Очень любопытно…
Глава двенадцатая
Ну что, читатель? Обучаешься потихоньку, глядя на нас, как надо рыцарски служить своей эпохе? Давай не ленись! Заведи специальную тетрадку для конспектов. Если умеешь линейку в руках держать, начерти какие-нибудь графики и диаграммы. Ежели вслух наш учебник по рыцарству штудируешь, то включи магнитофончик, чтобы запись для внуков и правнуков сделать. Особенно хорошо — под гитару или фортепиано. Но можно и а капелла. Только сначала уточни, читатель: не наступил ли тебе медведь на ухо. А то дашь петуха на какой-нибудь ответственной ноте. Например, правительственной ноте. В адрес какой-нибудь Латвии, какой-никакой Грузии или же — таких растаких Соединенных Штатов.
Да, да, мы не оговорились, наша миссия приобретает все больший размах. Новое легендарное деяние истинных колдыбанцев, о котором сейчас будет поведано, совершено на особом поприще: международном и даже межконтинентальном. Здесь так легко промахнуться, ошибиться и заплыть в какой-нибудь Бермудский треугольник, где исчезает все живое. Или еще хуже: в Жигулевский затон. В Бермудском треугольнике работают всякие спецподразделения, которые все-таки иногда спасают. В Жигулевском затоне работает браконьер Акулов, и после него спасать уже нечего.
Итак…
— Да что там царевны-девы! — раздосадовался Геракл после нашей очередной блистательной победы. — А вот однажды мы гигантов метелили. Вот уж это была шпана — зашибись!
— Не волнуйтесь, — отмахнулись мы, допивая второй стакан, — зашибем. По всем олимпийским правилам: ни одна больница не примет.
Но Лука Самарыч, как всегда, оказался дотошнее соратников:
— Позвольте, Геракл Зевсович, уточнить: кто это «мы»?
— Ясно кто. Я и со мной эти… ну, которые боги Олимпа, — заносчиво отвечал герой всех времен.
— Как же так? У вас же первее и выше всех был всегда Зевс. Его что — скинули?
— Скинуть Зевса?! — замахал ручищами Геракл. — Типун тебе, волжская селедка, на язык. Ты мне антизевсовщину не шей. Это вот они, гиганты, хотели его скинуть. Зевса и всю его олимпийскую канцелярию. Да не тут-то было! Канцелярия, то есть боги, как завопят: «Наших бьют!» А я как раз свою дубину из капремонта забрал. Вот, думаю, сейчас и проверим гарантию ремонтной фирмы. И как пошел эту шпану, в смысле гигантов, по башкам трескать! Ух! Аж у самого башка затрещала: очень уж сильный треск был…
— Постойте, — опять занедоумевал Лука Самарыч. — Но ведь, по-вашему, сильнее Зевса никого нет. А тут вдруг он и вся его команда зовут на помощь смертного. Не загибаете, Геракл Зевсович? Перед истинными колдыбанцами просим валить правду, и только правду.
— Фу ты какой! Валил-то не я, а боги. И не правду, а гигантов. Зевс — одного, Аполлон — другого, сеструха Афина — видать, со зла, что ухажеров у нее нет, — аж троих завалила. Но прикончить гигантов богам не дано. Только смертные на это способны. Таковы олимпийские правила. Вот я и добивал гигантов. По всем правилам.
— Ничего не понимаю, — вздохнул Лука Самарыч, на сей раз как бы поменявшись ролями с тугодумом Гераклом.
— О боги Олимпа! — завелся и весь затрясся, как старый муниципальный автобус, сын Зевса. — Вы видели такую бестолочь?
Эту забавную словесную перепалку из легенды мы специально привели на манер Гомера и Гюго, то есть со всеми подробностями. Чтобы лишний раз показать, как трудно одной эпохе понять другую. Ведь всего каких-то три-четыре тысячи лет нас разделяют, а разговор получается — прямо как с родной женой или с родным начальством. В смысле так бы и дал стулом по голове.
Хорошо, что на помощь героям-соперникам пришел вечный студент, он же вечный жених, Роман Ухажеров.
Он заверил, что, будучи школьником, глубоко изучил вышеупомянутую поучительную историю. И не ради пятерки, а потому, что испытывает к так называемым гигантам глубокую неприязнь. Древние легенды, по мнению Ухажерова, дают им очень меткую характеристику.
Прежде всего это как бы сынки бывших партийных и советских шишек. Да, в легенде почти так и сказано: гигантов породила богиня земли Гея из капель крови свергнутого главначальника богов Урана. Папашку свергли, но у последышей осталась «мохнатая рука», то есть связи и поддержка прежней номенклатуры.
Показательная деталь: ноги у гигантов были в виде змей. По мнению Ухажерова, такими они и остались: ведь эти блатные маменькины сынки ходят по жизни не прямыми путями, а петляют по скользкой дорожке — из ресторана в ресторан. А волосы у последышей, как и в древней легенде, длинные и косматые. Якобы мода такая. Но это ерунда. Это последыши — назло Рогнеде. Чтобы она не могла выполнить план по мужской стрижке. И Рогнеда злится, что косматые игнорируют ее, а страдает из-за этого Роман Ухажеров. Ибо в гневе Рогнеда страшна, как Зевс, и когда стрижет Романа под горшок — того и гляди, обстрижет и уши.
