Это значит, все уже у барной стойки.
— Извините, Юрий Цезаревич. Видно, быть нам вашими должниками вечно…
— О чем речь! Потомки расплатятся. В крайнем случае, заложу в ломбард золотой памятник, который воздвигнет вам Родина.
И вот подняты полные стаканы:
— Ну что ж, друзья! Умрем под волнами!
Ульк?
Нет, конечно же, нет. По классическому сценарию сначала должно произойти диво.
— Умрем!! — по-гладиаторски рявкнул зал.
И диво зашевелилось. В нужное время, то есть когда мы уже действительно умирали от истинной жажды. И в нужном месте, то есть на стуле — из-под полотенца.
— Сто-о-оп! — прерывает нашу предсмертную тираду полпред нью-гигантов.
Развязать иноземного полпреда некому, потому что Ухажеров уже вцепился обеими руками в свой стакан. Но белое полотенце само соскальзывает с Захребет-Закавказского и взлетает вверх. Капитуляция?
— Сдаюсь, — подтверждает пособник нью-гигантов, перевербованный колдыбанскими ушкуйниками. — В чем главная интрига вашего проекта, я так и не понял, но делать нечего. Вы умеете хранить секрет фирмы до конца.
Мы с достоинством молчали. Да, истинные колдыбанцы умеют хранить свой секрет. Особенно когда сами не знают, в чем он, собственно, заключается. И есть ли он вообще.
И вот уже щелкает прадедовский фотоаппарат. Есть кадр для энциклопедий! Волжские неоушкуйники идут карать тире грабить заокеанских неогигантов тире богатеев-невежд.
— Э-э-э! — вдруг затормозил удивительную акцию Захребет-Закавказский. Взгляд опытного деляги вцепился в фотоаппарат:
— Э! Покажите мне хотя бы фотографию легендарного суперразбойника. Ведь я без пяти минут его пособник. Начальство надо знать в лицо!
Это — пожалуйста. Без всякой бюрократической волокиты и предоплаты мы вручили кандидату в наши пособники фотопортреты Луки Самарыча, исполненные Юрием Цезаревичем на радость потомкам. Анфас. Профиль. По пояс. В полный рост. В позе мыслителя на диване. В виде монумента посреди зала. И отдельно вид на Молодецкий курган, то есть на суперживот.
— Любуйтесь, затаив дыхание…
Захребет-Закавказский действительно затаил дыхание, замер и… застонал.
— О-о-о… — простонал он и наконец-то подпрыгнул до потолка.
— Какой же я тупица! Как же я сразу не догадался! Так вот где зарыта колдыбанская собака!
Он провальсировал вокруг своей оси и обратился к нам:
— Джентльмены, мужики, грабители! Это действительно легенда. Лукой Самарычем я утру нос всем. С Лукой Самарычем я озолочусь…
Счастливчик спохватился:
— Вы правильно меня поняли: Родина озолотится. Наша любимая Родина.
Тут же он спохватился еще раз:
— Каков ваш процент? Сколько вы хотите?
— Зачем смертникам золото? — снисходительно улыбнулись мы. — Свой гонорар целиком передаем в казну любимой Родины. А «Интурист» пусть выплатит лишь наш последний кредит, взятый у бармена Подстаканникова.
— О! Сколько он скажет! — в восторге запел казначей Родины. — Столько и еще столько, и еще полстолька, и еще…
Ну вот, по одному пункту традиционного дива можно ставить крыжик. Задача «Как дать пить?» решена, кажется, на пять с плюсом. Теперь самое время привести обалдевшего златолюбца к великой бескорыстной присяге.
— И еще… — продолжал он сулить нам золотые горы.
— Хватит! — остановили мы златолюбца. — И еще… одна совсем маленькая просьба. Последняя. Перед смертью. Когда нас уже не будет, то, пожалуйста… Присягните Особой Колдыбанской Истине. Сокращенно ОКИ.
Вот так. В тысячу раз короче, чем у лучших романтиков — Гомера и Гюго. И в тысячу раз трогательнее. Во всяком случае, трижды (не считая кавказского наречия) неромантичный делец «Интуриста» прослезился.
— При-ся-гаю… — прошептал он. — Ваша ОКИ — О’КЕЙ! Все буквы заглавные.
А что? Удачный перевод. Почти по-колдыбански. Ставим последний крыжик.
— Теперь я полностью прозрел, — вещал меж тем новоиспеченный присяжный служитель ОКИ. — Успех нашей операции обеспечен. Американцы будут рыдать и визжать в своем особом заокеанском экстазе. Мы с вами ограбим их дочиста. Немедленно. Буквально сию минуту!
Он по-чемпионски тире по-разбойничьи потряс руками над головой и… вдруг виновато опустил по швам те же конечности.
— Сию минуту, но… — молвил он совсем по-колдыбански. — Но только не сейчас.
Правильный поворот. Но мы, естественно, изобразили полное недоумение.
— Нет-нет, не возражайте! — поспешно реагировал наш ассистент. — Дело в том, что теплоход должен плыть до Астрахани и обратно. А вдруг янки умрут от восторга здесь и сейчас? Тогда их адвокаты взыщут с «Интуриста» огромную неустойку за срыв круиза.
— Отложим нашу операцию на неделю, — продолжал он. — Ограбим янки на обратном пути.
— Нет-нет, не возражайте! — снова не дал он нам раскрыть рта, хотя мы и не собирались этого делать. — Понимаю, как не терпится удальцам на разбой, догадываюсь, как сушат их душу вынужденные простои.
— Чтобы вы не засохли, — он дружески подмигнул, — выпейте, пожалуйста, за счет «Интуриста». Столько, и еще столько, и еще полстолька, и еще… на похмелье. Сделайте одолжение.
И не успели мы изобразить полное удовлетворение, как наша звезда эстрады, то бишь железная дверь, ликующе заголосила: «Кто к нам с долларом придет, тот железно без него и останется».
След Захребет-Закавказского уже простыл.
— За Луку Самарыча! — Во всю мощь истомившихся от жажды глоток вскричали мы.
Но… атаман не появился. В чем дело? Неужто умер от страха? В ужасе мы бросились к подсобке, сорвали с петель дверь и… узрели дивное зрелище.
Наш атаман натурально спал. Безмятежно, крепко, по-богатырски. О легендарная колдыбанская быль! Нет на тебя гомеров и гюго.
— Лука Самарыч! Мы победили новых гигантов!
— Они бежали без оглядки прочь!
— Мы взяли с них выкуп. Столько и еще столько…
— Впрочем, мы не считали, сколько. Истинные колдыбанцы не торгуются.
Наш атаман вышел на середину зала, занял основную монументальную позицию. И, как он это может, изрек голосом партийного трибуна тире городского сумасшедшего:
— Мне стыдно за вас! Брать с иноземцев выкуп не торгуясь — это не укладывается в моей голове. Что скажут о нас внуки и правнуки?
С досады он хлопнул себя богатырской дланью по лбу. Ну и? Ну конечно, на богатырском его лбу тут же вспыхнул богатырский шишман-фонарь. Теперь теплоход «Лев Толстой» может совершенно спокойно продолжать свое плавание. Даже если вдруг посреди ночи и посреди Волги погаснут все бакены, а на небе — все звезды, все равно будет светло. До самой Астрахани.
