Когда мы, запыхавшись, примчали на вторую палубу теплохода «Маршал Жуков», они, то есть уралочки и сибирячки, шли как ни в чем не бывало из ресторана с обеда.
— Вы живы? — тревожным голосом вопросил их Самосудов, выходя из-за угла.
— Кажется, живы! — радостно воскликнул Безмочалкин. — И, кажется, невредимы.
Словно не веря своим глазам, Безмочалкин ощупал одну елочку, другую сосеночку, третью и так далее. Затем он взглядом пригласил и нас убедиться таким же образом, что наши милые гостьи пока еще не испытали никакого насилия. Последовав его указанию, мы подвергли милых туристочек тщательному, можно сказать, показательно-врачебному осмотру, наконец успокоились за них и горячо обняли всех по очереди на радостях.
— Что это вы вдруг? — удивились «маршалочки». О, святая наивность! Им все еще не понятно.
— Где истукан? — леденящим душу ментовским шепотом вопросил Самосудов.
Допрашиваемые переглянулись, хихикнули и дружно пожали плечами.
— Не знаете? — ужаснулся Безмочалкин. — А ведаете, что у него на уме?
Женский коллектив привстал на цыпочки от любопытства.
— Мы тоже не знаем, — сообщил Молекулов. — Но можно ручаться, что истукан затеял неслыханное деяние.
— Не описанное даже в больших энциклопедиях, — усилил Профанов.
— Не предусмотренное ни одной статьей Уголовного кодекса, — припечатал для надежности Самосудов.
— Вы понимаете? — хором подвели мы итог.
Они, урало-сибирские артемиды, будто только и ждали такого поворота событий и сразу оживились.
Нет, не так! Они совсем не ожидали такого поворота и сразу оробели.
— А-а-ах! — полным междометием отозвалась пермская артемида-овечка по имени Марфа и в испуге вцепилась в Самосудова. — Я вас никуда не отпущу!
— Мне тоже страшно, — задрожала омская артемида-козочка Дарья. — Спасите нас!
— Заварили кашу! — всхлипнула томская артемида-заинька Анфиса. — Теперь расхлебывайте.
— Время дорого, — подвела итог красноярская артемида-паинька Прасковья. — Уважаемые наши спасатели! Пора приступать к исполнению своего долга.
— Давно пора, — согласились мы. — Только запомните, пожалуйста: мы — спасатели особые. Мы спасаем… эпоху.
— Нам нравятся особые спасатели, — обрадовались наши подзащитные. — И очень нравится, что вы будете спасать так долго… аж целую эпоху.
Ну-ну! Однако возражать некогда. Тем более что логика колдыбанская.
— И еще один пунктик, — заспешили мы. — Просим вас немедленно, буквально сию минуту присягнуть Особой Колдыбанской Истине.
— Давно пора, — согласились присяжные. — Но не здесь же.
Через несколько секунд все спасатели были расхватаны, и двери кают захлопнулись за ними. Остались один Роман Ухажеров и самая мощная, ну то есть самая робкая, овечка-козочка-заинька-паинька с Колымы по имени Глафира.
— Я у дверей вас буду охранять, — объявил Колдыбанский рыцарь своей подзащитной. — С этой стороны.
— Меня надо не охранять, а спасать, — возразила Глафира, взяла Романа под мышку и понесла к себе.
— У меня невеста! — дрыгал ногами колдыбанский Ромео. — Я — жених!
— И я невестой была, — спокойно поведала Глафира. — И у меня женихи были. И не единожды.
— Но я в первый раз жених, — честно отбивался Роман.
— В первый, да не в последний, — успокоила Глафира и, открыв каюту, прямо с порога кинула Романа, как мячик, прямо на диван.
Вечный студент больше не спорил с Глафирой, но мысленно поклялся Рогнеде, что все равно он — именно ее жених. Если уж не в первый раз, то хотя бы в последний. Колдыбанское благородство, не так ли?
…К ужину пугливые уральские овечки, сибирские козочки, дальневосточные заиньки и колымские паиньки наконец-то успокоились. Мы — тоже. В том смысле, что вряд ли теперь истукан заявится в их каюты: нечего тут уже делать.
Первым на палубу вышел от спасенной пермячки Марфы истинный рыцарь Самосудов. Затем — Молекулов, спасший томскую Анфису. К ним присоединился Безмочалкин — от омской Дарьи. Профанов — от красноярской Прасковьи. И так далее. Последним появился Роман Ухажеров. Ему почему-то казалось, что штормит, и он покачивался от борта к борту. Но колымская Глафира выглядела вполне спасенной. Так что Профанов имел все основания поздравить своего юного друга с удачным дебютом в роли дамского угодника… Нет, не так: спасателя.
Да и все истинные колдыбанцы поздравили друг друга: они совершили еще одно удивительное эпохальное деяние.
— Так вы поняли, в чем истинный смысл нашего совместного мероприятия? — на всякий случай еще раз экзаменовали мы своих союзниц и соратниц. — Во имя Особой Колдыбанской Истины, во спасение родной эпохи, по благословению Волги-матушки…
— Да, поняли, поняли, — заулыбались союзницы и соратницы. — Не первый раз в разводе.
— Вы у нас не были, — пояснили они нам.
— Но когда будем плыть из Астрахани, чтобы были у нас как миленькие! Прямо с утра…
Трубачи трубят, гитаристы бренчат, ложечники так и захлебываются хвалебными трелями.
Операция по спасению на водах транзитных дам прошла успешно и без потерь. Но вдруг… нас как током ударило.
— А кто охранял каюту номер двадцать один? — леденящим ментовским шепотом спросил Самосудов.
— Да, кто спасал Дусю? — ужаснулся Безмочалкин.
— Абсолютно никто! — усилил Молекулов.
— Но ведь это значит, что… — хотел припечатать приговор Профанов, но не успел.
Мы уже мчались к каюте номер двадцать один, проклиная вслух свое легкомыслие. Как же это в наши светлые колдыбанские головы сразу не пришло, что Лука Самарыч тире статуя направится прежде всего к своей симпатии? Ах, какое роковое упущение с нашей стороны! Что увидим мы сейчас за порогом двадцать первой каюты? Просто страшно подумать…
Мы хотели сразу же выломать дверь, но Самосудов (все-таки законник) сначала для порядка постучал. Каково же было наше удивление, когда в ответ мы услышали веселый женский голосок: «Одну минуту!» И действительно, в дверях показалась Дуся.
— Чурбан…
— В смысле монумент…
— Ну, в общем, знаете кто…
— Ищет вас!
— Ищет? — улыбнулась в ответ хозяйка. — Давно нашел.
— И вы живы?
— Я бы даже сказала, живу! — похвалилась уральская елочка.
— А дуб?
— Я бы сказала, еще жив.
Елочка (а судя по острым иголочкам — и сосеночка) мельком глянула через плечо:
— Угощается нашей уральской семгой. И шоколадом закусывает. Все-таки вы, колдыбанцы, — большие оригиналы. Даже в виде дуба.
