— У вас прекрасный вкус и прекрасная логика, — признала колдыбанская Деянира. — Вы мне открыли глаза на одну интересную истину.
Ага! Что значит два стакана! Пошел момент истины. Будем надеяться, по-колдыбански.
— Итак, подруга, мы с вами установили, что чурбан — это не муж, — констатировала колдыбанка.
— Не муж! — горячо подтвердила уралочка. — Такое абсолютно противоестественно самой природе.
— Но муж-чурбан, — продолжила колдыбанка, — это в порядке вещей.
— И вообще в порядке! — с жаром поддакнула уралочка — Как пить дать!
— Давайте!
Они допили бутылку.
— Э-э-э, подружка, — отбрасывая в сторону Колдыбанскую чопорность, запела Капитолина-Деянира. — Э-э-эх, как я тебе завидую! Я бы тоже не прочь с чурбаном развлечься.
— И-и-и, подружка, — охотно подпевала ей зазноба монумента. — И-и-ишь ты какая! Своя баба, хоть и не разведенная. Развлечься? Нет проблем. Приезжай в отпуск ко мне. Чурбаны будут. В ассортименте. Жду тебя.
— Большое мерси, — с колдыбанской вежливостью поблагодарила Капитолина. — Да только отпуск у меня не скоро, а развлечься не терпится. Давай его, то есть предмет развлечений, поделим. По-братски. В смысле по-женски.
— Идея! — согласилась Дуся. — Месяц — мой, месяц твой.
— Э-э-эх! Целый месяц ждать.
— У-у-ух! Какая ты заводная! Неделю потерпишь? Нет? Ну ладно. На ночь бери чурбан себе, а на день — мне отдашь.
— По-столичному рассуждаешь, — ласково уела подругу колдыбанка. — Ну зачем нам, сама суди, возить чурбан туда-сюда? Еще такси небось придется брать по двойному тарифу. А таскать на руках — надорвешься. Давай лучше делить его по-колдыбански.
— Это как?
— Очень просто. Пополам.
— В каком смысле?
— В прямом, — не моргнув, заявила Деянира-2. — Распилим на две части. И все дела.
Н-да. Вот такая вот удивительная колдыбанская находчивость по-женски. Даже до очень догадливой уралочки она доходила с трудом.
— Распилим? — ахнула та на сей раз без всяких излишеств, то есть без своих коронных междометий. — Как это — распилим?
— Натурально, пилой, — спокойно пояснила Деянира номер два. — Вжик-вжик — и все дела. Правда, дуб большие отходы в виде опилок дает. Зато намного легче станет. В хозяйственной сумке носить можно будет.
Она подошла к челну-гробу и со знанием дела достала из ящика ручную пилу-ножовку.
— Не… не… — залепетала непривычными для нее междометиями Дуся. — Данный предмет не… не… нельзя пилить.
— Почему это нельзя? Где это записано? — искренне удивилась Деянира-дровосек. — Собственно, пусть ответит нам сам чурбан.
Тут они впервые за все время своей беседы обернулись в сторону Луки Самарыча — монумента. Тот по-прежнему стоял, не шелохнувшись. Только вид уже имел не кавалерски лихой, а героически мученический.
— Слушай, чурбан! — обратилась к нему Капитолина. — Решили мы тебя распилить. Не возражаешь?
Как поступили бы на месте нашего истукана другие легендарные статуи? «Полундра!» — закричал бы Командор и провалился бы сквозь землю. «Кукиш вам, а не пилить!» — заорал бы Медный Всадник и припустил бы на своей медной кобыле до самой Невы. Бронзовый Мальчик, наверное, ничего не сказал бы, а просто описал бы этих злых тетей с головы до ног.
Ничего подобного не сделал наш колдыбанский истукан. Он и бровью не повел, не издал ни звука, ему и в голову не пришло похабалить в отместку тетям. К сожалению, новая Деянира толковала его удивительное поведение крайне поверхностно, прямо-таки по-московски.
— Молчание — знак согласия, — комментировала она. Значит, будем пилить.
Можно себе представить наши чувства в этот момент. Как мы хотели бы вылететь соколом из своего укрытия и грудью защитить нашу легендарную святыню! Не сговариваясь, мы стали подавать истукану мысленные сигналы. Спасайся, мол! Чего ждешь, пока опилки из тебя посыплются?
Самые рисковые из нас даже слегка высунулись из-за кустов и отчаянно замахали руками. Оживи, мол, чурбан! Мотай удочки! Чеши, как наскипидаренный! Не пойман — не муж. В смысле не чурбан. Ну, короче, ясно кто, точнее — никто…
Но где там! Чурбан-истукан вышел характером в своего прототипа-героя. Полностью перенял от него геройскую, то есть павлинью, величавость и геройское, то есть ослиное, упрямство. Стоит как вкопанный. Никакого соображения на лице не выказывает. Только на лбу написано: «Вам будет что порассказать своим внукам и правнукам!»
— Ну что, подружка, — говорит меж тем Деянира-2. — За работу, пожалуй. А то ведь с дубом намаешься, особенно если сучок попадется. Я начну, а ты — на смену.
Она по-леспромхозовски поплевала на ладони и взяла наперевес, как автомат, пилу-ножовку:
— Эх-ма!
Мы в ужасе зажмурились и заткнули уши. Не станем разбивать сердца читателей описанием наших терзаний. Хотя Гомер и Гюго развернулись бы тут вовсю. И вдоль по Питерской, и поперек Тверской, и вверх ногами по Ямской. Признаться, и нас подмывает, ну да ладно: опустим душераздирающие страницы.
Минуты, да нет, секунды тянулись, как дни и недели перед получкой. Наконец мы услышали возглас Антоши Добронравова и догадались, что подросток-чудовище, закаленный кошмарными видеотриллерами, прятать взор не собирался, а наблюдал трагедию с полным смаком.
— Атас! — ликующе возгласил смакователь трагедий. — Боевая ничья!
Мы открыли глаза и… узрели диво. Истукан был цел и невредим. Более того, он самостоятельно и уверенно двигал в сторону видовой площадки. Его палачи-подружки удалялись в противоположном направлении — в сторону ресторана «Парус». Иногда они оглядывались и задорно махали истукану платочками. Он в ответ грозил им пальцем.
Главное, что все они — это было совершенно очевидно — испытывали восторг и ликование.
Что же произошло на волжском берегу буквально на наших глазах, которые, к сожалению, были закрыты? Попытаемся воссоздать картину событий, опираясь на свидетельские показания, то есть бессвязную речь второгодника Добронравова и на признания самих злоумышленниц, сделанные ими вскоре весьма откровенно в тесном женском кругу и с полными фужерами в руках.
Итак, Деянира-2, она же супружница Луки Самарыча занесла пилу над его двойником:
— Эх-ма!
Тут уралочка не выдержала:
— Но ведь мы еще не решили, как будем делить дуб.
— Не вижу здесь проблемы, — отвечала дровосек в юбке.
— Есть проблема. Кому достанется верхняя часть предмета, а кому — нижняя?
— Ну? — не поняла жена-пила. — Какая разница?
— Давай определим, в какой части находится то, что считается главным достоинством кавалера, — предложила подружка-разведеночка.
