– Мэтт, прости меня. Ничего не было. Я сама во всем виновата. Я не должна была соглашаться на его предложение подвезти меня до дома. Я прекрасно понимаю, почему ты мне не поверил…
Однако именно в этом и заключалась трудность: она знала, почему Мэтт вышел из себя, но не могла смириться с тем, что их любовь оказалась слишком хрупкой. Будь по-иному, Мэтт не поверил бы так легко в ее измену. Но старые привычки взяли свое: он даже не дал ей возможности оправдаться. Нет, она больше не поползет к нему на коленях, умоляя о прощении. Это время прошло. Если они снова будут вместе, то лишь потому, что оба захотят этого и оба скажут, что жалеют о случившемся. Правила игры следовало изменить.
Мэтт ждал их у отеля. Он стоял, поставив длинную ногу на жердь ограждения паддока для пони. На нем были джинсы и белая майка, отчего его волосы казались темнее обычного. При виде его у Хоуп замерло сердце.
– Папа! – хором завопили дети, и Хоуп заставила себя улыбнуться.
Она остановила машину и вышла, продолжая застенчиво улыбаться. Но Мэтт даже не посмотрел на нее. Он рывком открыл дверь, наклонился и обнял детей. Начались возня, писк и довольное хихиканье. Хоуп пришлось отойти в сторону. Когда детей и багаж извлекли наружу, она немного подождала, отчаянно желая, чтобы Мэтт сделал первый шаг. Ей было бы достаточно слов: «Пойдем, выпьем кофе», и все встало бы на свои места. Она обняла бы его и сказала: «Да!»
– Во сколько тебя ждать завтра?
Прошло какое-то время, прежде чем Хоуп очнулась от грез об их радостном воссоединении и вернулась к суровой действительности.
– В пять? – прошептала она. Мэтт кивнул и вежливо сказал:
– Тогда до завтра. – Потом он посадил Тоби на плечи, подхватил сумку, взял Милли за руку и пошел к отелю.
Опустошенная и раздавленная, Хоуп села в машину и поехала домой. До сегодняшнего дни у нее еще была надежда. Теперь ее не осталось. Разве можно было сказать Мэтту о ребенке? В лучшем случае он подумал бы, что это ловушка. В худшем – что это ребенок Кристи.
27
Николь оставила чемодан в прихожей и прошла в гостиную, ожидая увидеть там хаос. Обычно убирать старые газеты и журналы приходилось ей самой. Но в комнате царил образцовый порядок: ни кружек на кофейном столике, ни номеров «Хелло» и «О'кей», разбросанных на диване. Странно… На кухне было то же самое. Нигде ни пятнышка, в раковине не валялось даже чайной ложки, а в воздухе стоял лимонный аромат средства для мытья фаянса.
«Бабушка, – решила Николь. – Бабушка все выскребла и вымыла». Наверно, это было результатом ее очередной перепалки с Сандрой из-за опрятности. Обычно после реплики Рини: «Сандра, ты как была неряхой, так ею и осталась» – начиналась ссора, после которой наводить порядок приходилось Николь. Но, видимо, на этот раз все сделала бабка.
Она поднялась наверх и начала распаковывать чемодан. Первым на свет появился ее любимый старый Тигра, которого она брала с собой в турне. Днем Тигра сидел на гостиничной кровати, а по ночам утешал хозяйку. В ту ночь, когда Николь и Дариус обнимались, целовались и разговаривали, Тигра неодобрительно смотрел на них с туалетного столика.
– Тигра шокирован, – сказал Дариус на следующее утро и повернул игрушку мордой в угол перед тем, как поцеловать Николь на прощание.
– Ему не с чего быть шокированным, – улыбнулась Николь. – Ничего не было.
Но она хотела, чтобы было! Только в подходящее время и в подходящем месте. После той ночи с Дариусом она не могла думать ни о чем другом и постоянно представляла себе свою новую квартиру. Дариус сможет туда приходить, но квартира будет принадлежать только ей. Эта мысль была чрезвычайно притягательной. Николь каждую ночь видела во сне, что она вместе с Памми и матерью ходит по магазинам в поисках стеганых одеял и абажуров, подбирает то и это и смеется над дурацкой занавеской для душа, разрисованной золотыми рыбками… Потом Николь открывала глаза и возвращалась к реальности, понимая, что не сможет оставить родных. Впервые в жизни у нее появилась материальная возможность жить отдельно, но чувство ответственности не позволяло сделать это.
Хлопнула входная дверь, и Николь поспешно сбежала вниз. Она не могла дождаться, когда увидит маму и свою дорогую Памми.
– Николь! – закричала Памми, маленькая белокурая принцесса в розовых джинсах и коротенькой курточке.
– Ох, моя радость, как я по тебе соскучилась! – сказала Николь, прижимая к себе маленькое тельце и пытаясь справиться со слезами.
– Как хорошо, что ты вернулась, – сказала Сандра. – Мы тоже соскучились по тебе.
– Как вы здесь жили без меня?
– Хорошо жили. – Сандра достала из пакета куриные грудки, пару луковиц и банку помидоров. – Правда, Памми?
Девочка гордо кивнула.
– Мы готовили каждый день – не только яичницу и чипсы. Николь, ты, наверно, думала, что мы больше ничего не умеем?
Сандра и Николь дружно улыбнулись.
– Я освоила тот симпатичный рецепт приготовления баранины в йогурте, – сказала Сандра. – Это очень легко, и Памми нравится.
Николь пришлось опуститься на стул. С ума сойти! Ее мать готовит? Сандра не готовила ни-ког-да. Когда Николь была маленькой, они ели яйца, чипсы, пиццу и какое-нибудь замороженное блюдо, которое можно было быстро разогреть. А сейчас мать превратилась в искусного кулинара.
– В квартире чистота… Должно быть, бабушка постаралась?
– Это я постаралась! – сердито ответила мать. – Николь, неужели ты всерьез думаешь, что я не знаю, с какого конца берутся за пылесос?
Николь хотела сказать, что мать никогда не была миссис «Мой дом – моя гордость», но вовремя прикусила язык.
– Ну, рассказывай, – сказала Сандра, когда сумки опустели и на буфете осталась только пачка шоколадного печенья к чаю. Памми начала раскрашивать картинки, а Сандра – резать лук для обеда. – Ты чудесно выглядишь. Я читала статью о тебе в вечерней газете. Там тебя назвали «очень талантливой». Я купила шесть экземпляров.
Николь усмехнулась.
– Как только выйдет мой сингл, все скажут, что я бездарность и что они знали это с самого начала.
Сандра пожала плечами:
– Конечно, бумага все стерпит. Но мы гордимся тобой, что бы о тебе ни написали.
– Мама, я подумала… – Николь сделала паузу, встала и взяла из пачки еще одно печенье.
– Ты бросила курить, да? – неожиданно спросила мать. – Ты раньше никогда не ела печенье.
Николь вспыхнула.
– Стараюсь изо всех сил, – сказала она. – Дар… э-э… служащие компании говорят, что это плохо для голоса.
– Служащие? – со смехом повторила мать. – Или твой Дари-ус? Не морочь мне голову.
Николь тут же расплылась в блаженной улыбке, как бывало каждый раз, когда она думала о Дариусе.
