– Покупать подарки накануне Рождества – настоящая пытка, – согласилась Донна. – К счастью, я уже все купила. Таня впадет в истерику, если Санта-Клаус не принесет ей то, что она хотела.
Ханна кивнула. Насчет подарков она соврала. У нее не было подарка только для Феликса: она все откладывала покупку, поскольку хотелось подарить ему что-то особенное. Теперь ей вообще делать в магазинах нечего. Но не признаваться же в этом!
– А ты что делаешь на Рождество? – спросила Донна, наливая водку в тоник.
Долю секунды Ханна прикидывала, какие же у нее есть варианты. Она могла остаться дома, съесть в одиночку рождественский ужин и посмотреть телевизор, запивая тоску изрядным количеством вина. Без Феликса она не станет жарить купленного заранее фазана, бессмысленно также украшать стол свечами и остролистом, если некому будет оценить ее усилия. Еще она может сделать невероятную вещь – поехать, поджавши хвост, домой в Коннемару. Мать постоянно звала ее, однако она была знакома с Гарри, и, хотя он не произвел на нее особого впечатления, явиться туда с Гарри было проще, чем без него. Все, с кем Ханна выросла, уже давно были замужем или женаты, обзавелись детьми, и Рождество превращалось в парад достижений на семейном фронте, особенно перед церковью. Ханна даже позволила себе помечтать о том, чтобы появиться там с блистательным Феликсом Андретти. Вот бы начались пересуды. Но все это пустые мечты.
Кроме всего прочего, в конце ноября она сообщила матери, что у нее есть планы на праздники, и на тот момент это было правдой. Она собиралась провести их наедине с Феликсом – выходить только на прогулки, забыть о вечеринках и проводить по полдня в постели. Настоящее блаженство! Но Феликс положил конец всем этим мечтам, заявив, что поедет на Рождество к матери в Бирмингем. Ханну он не пригласил и ничуть не озаботился тем, что она может обидеться, оставшись одна.
– Семейные проблемы, – сказал он ей по телефону, как будто это избавляло его от необходимости думать о ком-то. – Приеду туда – позвоню.
Но он не позвонил, и Ханна решила, что теперь она одна из многих брошенных им подружек, так что пора начинать его ненавидеть. Но прошло три дня после его звонка, и она впала в депрессию. Она заставляла себя не думать о нем, не вспоминать, как им было хорошо вместе. Думать о нем было так же больно, как выдирать зуб без заморозки. Феликс был тем, кто ей нужен, она в этом не сомневалась. Вот только она не была той, кто нужен ему.
Когда Донна спросила ее про Рождество, Ханна пожала плечами.
– Поеду на Запад, наверное. Феликс жутко разозлился, потому что хотел, чтобы я поехала с ним к его матери. Но я еще в прошлом году пообещала своей маме, что обязательно приеду… – Ханна глубоко вздохнула, давая понять Донне, насколько трудно быть хорошей дочерью. – Мне его не хватает, но я не могу подвести маму. Брат с женой и сыном уедут на Рождество, так что родители останутся одни. Да ладно, зато мы с Феликсом вместе встретим Новый год, – соврала она снова. Кто знает, что задумал Феликс на Новый год? Может, в Австралию подастся или еще куда. Так или иначе, свои планы он с нею не обсуждал.
– Ты достойна медали! – воскликнула Донна. – Будь я на твоем месте, наверняка бы не устояла, сказала бы бедной мамочке, что ей, придется прожить без меня еще год, – засмеялась Донна. – Ты редкостная женщина, Ханна, – всегда держишь слово.
– Знаю, я святая, – согласилась Ханна, допивая вино и ненавидя себя за то, что приходиться лгать такой славной женщине, как Донна. – Может, выпьем еще?
– Давай, – простонала Донна. – Но только один стаканчик – и гони меня домой, пожалуйста.
– Обещаю, – улыбнулась Ханна.
Теперь, решив на Рождество поехать домой, Ханна чувствовала себя почти счастливой. Она уже не казалась себе унылой одинокой женщиной, питающейся готовой едой и коротающей вечера у телевизора. Нет, она была Ханной Кэмпбелл, имеющей корни и семью, пусть даже она и нечасто с ними видится. Как будто груз упал с ее плеч, и она бодро направилась к бару.
Какой-то незнакомый симпатичный мужчина улыбнулся хорошенькой женщине со сверкающими глазами и призыв ной улыбкой. На Ханне была серая шелковая блузка, верхний пуговицы которой были специально расстегнуты, чтобы виднелся красивый кружевной лифчик. Скромно, но дико сексуально.
– Может быть, разрешите вас угостить? – с надеждой спросил он.
Ханна искоса взглянула на него. Если Феликсу она не нужна, почему бы не пофлиртовать с другими мужчинами? Ей явно стоит укрепить уверенность в себе!
– Спасибо, – выдохнула она, одарив его многозначительным взглядом.
– Вижу, ты развлекаешься вовсю, – прозвучал знакомый сухой голос.
Ханна оглянулась и увидела нависшую над ней крупную фигуру Дэвида Джеймса. Он был в своем деловом костюме, выглядел усталым и казался не на месте в баре, где все бурно веселились.
– Откуда ты взялся? – Ханна немного смутилась: ведь он застал ее флиртующей с незнакомцем, когда подразумевалось, что она по уши влюблена в Феликса.
– Задержался на работе и зашел на полчаса, – ответил Дэвид, неодобрительно оглядывая ее раскрасневшееся лицо, размазанную помаду и три расстегнутые пуговицы.
– Так что мы будем пить? – спросил мужчина.
– Ничего, – холодно произнес Дэвид. – Она со мной.
– Как пожелаете, – обиженно отозвался незнакомец. Ханна залилась пунцовой краской от стыда и негодования.
– Мне показалось, тебя надо спасать, – заметил Дэвид. – Ничего подобного! – прошипела она, пробираясь через толпу, скопившуюся у бара.
Дэвид догнал ее, схватил за плечо и повернул к себе.
– Извини, Ханна, – сказал он. – Мне показалось, что этот парень к тебе пристает, и я решил, что тебе не понравится.
– Дэвид, мне надоели люди, которые почему-то считают, что знают, что мне понравится, а что не понравится, – устало сказала она. – Я иду домой. Приятного Рождества.
Ханна повернулась и ушла, остановившись только, чтобы взять свое пальто и махнуть на прощание пораженной Донне. Она затылком чувствовала на себе взгляд Дэвида и понимала, что он, скорее всего, обижен ее грубостью. Но у нее не осталось сил притворяться веселой и счастливой. Перед Дэвидом можно извиниться после Рождества. Он был с ней так мил после того дня, когда она заменила Донну; сказал, что она вполне может исполнять обязанности младшего агента. Ханна и мечтать о таком не смела, ей бы радоваться, но настроение было из рук вон плохое. Черт бы побрал этого Феликса!
…На следующее утро пораньше Ханна накупила продуктов, спиртного, подарков – для матери она приобрела большой флакон до смешного дорогих духов – и отправилась в путь. Под пение хоралов она вела машину, не обращая внимания на непрерывный дождь. Потом прослушала последние новости и передачу, в которой приглашенные выступающие обсуждали, что важного произошло в политике за последний год. Она обнаружила, что слушать все это ей легче, чем музыку. То же самое происходило с ней, когда она разошлась с Гарри. Он обожал оперу и постоянно слушал пластинки своей драгоценной Марии Каллас, когда они занимались любовью. Ханна до сих пор не могла выносить оперу – в горле сразу образовывался комок, и она переключала канал. Трагические звуки голоса Марии Каллас были для нее неразрывно связаны с потерей и бедой. С потерей Гарри, а теперь с потерей Феликса. Неужели ей суждено всю жизнь терять?
