Крик, гам, хохот — ничего уже не слышно, ничего не разберешь, — каждый кричит свое и не слышит соседа, у всех наболело, все хотят что-то высказать, все ищут правды.
— Да что они нас, за идиотов считают, что ли?
— Выпьем, выпьем за нашу сиротскую долю! — кричит Клавка.
Все дружно выпивают.
— «Гвозди бы делать из этих людей. В мире бы не было крепче гвоздей», — декламирует Ирма.
Партийная клуша
Этой осенью Ирма внезапно вступила в конфликт с нашим коллективом. Это же надо, сидеть столько лет тише воды, ниже травы и в одночасье перессориться сразу со всеми!
У Ирмы при всех ее добродетелях были крупные недостатки: она была горда и упряма. Положим, гордость, за отсутствием религии и особенно ориентируясь по нашей шкале духовных ценностей, уже к порокам относить не приходится. Но вот упряма Ирма была чудовищно, а это качество даже у нас к добродетелям никак не отнесешь, потому что никому от него не может быть никакой пользы. Скажете, что из гордости ничего хорошего не проистекает? Но нет, гордость порождает чувство собственного достоинства, честность и независимость суждений, смелость и решительность, да и много еще хороших качеств происходят из гордости. Правда, качества эти в нашем мире не особенно приветствуются, и все-таки гордый человек может уважать себя, и окружающие его невольно уважают. А вот упрямство всегда вредно и самому человеку, и его окружению. И хоть принадлежат они к одному виду пороков, все-таки упрямство — как бы дикий, сорняковый вид той же, впоследствии культивированной, гордости. Упрямство порождает в человеке спесь, непримиримость, тупость и жестокость. Упрямство — тупая разновидность гордости.
К сожалению, Ирма была подчас упряма как осел.
И как обычно бывает, обе стороны были не правы. Просто маленькое, частное упрямство Ирмы вступило в поединок с крупнокалиберным упрямством начальницы, которое у нас принято обозначать партийной принципиальностью. Короче говоря, нашла коса на камень.
Наша начальница Евгения Федоровна в целом была неплохой бабой. Сильная, здоровая, разумная и в общем-то справедливая, она редко с кем вступала в конфликты. От природы — хозяйка и мать, спокойная, домовитая тетка-клуша. Стоило поглядеть, какие завтраки она с собой приносила, завернутые в холщовые салфеточки; с каким аппетитом поглощала пирожки и пончики собственного изготовления, кулебяки, блинчики, ватрушки, запивая чайком из термоса! Однажды мне довелось попробовать эту кулебяку с чайком, и у меня от зависти заныло сердце. Конечно, я могла при желании сварганить нечто подобное, но это было бы только подобие по сравнению с ее подлинниками.
И вот черт попутал такую отличную кухарку выбиться в начальницы. Нелегко ей было управлять нашим вздорным коллективом: и дисциплину поддерживать, и продукцию гнать, и к тому же соблюдать субординацию. Порой можно было заметить, что ее так и подмывает влезть в какую-нибудь бабскую склоку или просто поболтать на извечные бабские темы, но приходилось сдерживаться, напускать на себя важность, делать замечания. В результате она начала сдавать, нервничать, придираться по мелочам, стала мнительной и подозрительной.
Родом она была из Кобоны, что на Ладоге. Во время блокады через село проходила Дорога жизни. Население села Кобона, основанного еще Петром I, в основном промышляло рыбной ловлей. Там жил сильный, смелый и решительный народ. До войны село было крупное, богатое, с большой каменной церковью и хорошей школой. Церковь разрушили, хотя во время блокады она уцелела, там скрывали раненых и беженцев. Школу закрыли ввиду отсутствия детей. Население разбежалось и спилось. Село захирело.
У нашей Евгении в Кобоне сохранился небольшой домик, и однажды она возила нас туда за грибами. Мне очень понравилось это село, пересеченное во всех направлениях многочисленными петровскими каналами, но еще больше мне понравилась там сама Евгения. Кобона была ее родиной, отчим домом. Вырвавшись из города, из своего канцелярско-партийного плена, наша начальница расцвела и преобразилась. Господи, с каким удовольствием она хозяйничала в своей избушке, с каким аппетитом варила обед и угощала всех нас. Как она знала и чуяла лес, каждую его кочку! Она не искала грибы, ей не надо было искать — она точно знала, где они должны расти, и они там действительно росли! Какой ухой она нас угощала! Но главное, как сама радовалась всему этому. Она была такая счастливая, что невольно делалось понятно, как же ей неуютно и скучно в городе.
Но сама Евгения не разделяла этого моего сожаления, она была убеждена, что сделала блестящую карьеру, многого в жизни добилась и преуспела. Она искренне гордилась своей жизнью и ни о чем не жалела. И может быть, именно за это неосознанное предательство своей родины жизнь ее потом сурово наказала.
Не исключено, что Евгения порой сожалела о покинутой деревне, только не хотела в этом признаваться, особенно своим подчиненным. Тем более что сделала она это не по доброй воле, а так уж сложилась ее судьба. Ведь человек судьбу не выбирает, особенно при социализме, особенно во время войны.
Девчушкой шестнадцати лет наша Женечка стояла на льду Ладожского озера: в руке у нее был флажок, которым она направляла машины с дистрофиками из блокадного Ленинграда и обратно — с продуктами для голодающих. Одинокая фигурка в ледяной пустыне, она служила живой вехой на опасной дороге и отличной мишенью для вражеских снайперов и самолетов.
Спасая детей и старух из полузатонувшей трехтонки, Женя сама провалилась под лед и чуть не замерзла. Знакомый шофер подобрал ее, взял к себе в кабину. Но машина шла в Ленинград, и таким образом Женя оказалась в военном госпитале, где ее с трудом отходили.
После выздоровления Женя была так слаба, что не могла добраться до Кобоны и временно поселилась у своей дальней родственницы. Старуха скоро умерла, и Женя осталась одна в большой нетопленой квартире. Она совсем пала духом и опять же чуть не умерла с голоду. Потом, до конца войны, девушка работала в типографии и жила в общежитии. Там она стала секретарем комсомольской организации, с чего и началась ее партийная карьера.
Эта суровая школа войны, голода и опасностей научила нашу Евгению любить и ценить жизнь. И впоследствии она часто удивляла молодых своей энергией и жизнелюбием. Я долго считала, что Евгению закалила война. На самом деле война просто произвела естественный отбор: сильнейшие выжили, а слабые погибли. Евгения от природы была сильным, цельным и мужественным человеком. Война, лишения и смерть научили сильных любить и ценить любые формы жизни, а далеко не все ее формы достойны любви.
После войны, когда парней ее возраста осталось маловато, Евгения удачно вышла замуж за еврея. Нет, сначала она родила неизвестно от кого мальчика, а потом вышла замуж за еврея и, в благодарность за то, что он взял ее с ребенком, была предана ему всю жизнь.
Этот муж тоже был хорошим человеком. Он работал на крупном заводе начальником цеха. Рабочие его уважали и даже любили. Он с самого начала усыновил ребенка Евгении, что потом дорого обошлось этому мальчику, потому что когда тот надумал поступать в университет, евреев туда уже не брали. Но вернемся к нашему конфликту.
