— Стреляйте, не давайте им передвигаться, — прикрикнул Маврин и, пригнувшись, вслед за первым пилотом и бортмехаником побежал к самолету.
Первым в самолет вскочил командир экипажа. За ним — бортмеханик. Маврин еще только подбегал к самолету, когда из глубины фюзеляжа сердито заработал тяжелый пулемет. Первый пилот, плавно водя пулеметным стволом, высматривал затаившихся русских. Еще одна короткая очередь, и командир русских, едва привстав, упал лицом в землю.
Бортмеханик, не теряя времени, откручивал расчалки, держащие мотоцикл. По фюзеляжу густо забарабанил свинцовый дождь.
— Быстрее! — подгонял его пилот. — Они нас обходят. Вот вам! — стиснув зубы, он выпустил длинную очередь, заставив залечь цепь русских.
— Я сам! — отодвинул бортмеханика Маврин. — Откидывай трап!
Подскочив к тумблеру с черной ручкой, бортмеханик потянул ее вниз. Раздался негромкий щелчок. Трап медленно опустился и уперся в землю. Теперь из самолета можно было выехать по этому пологому следу.
Коснувшись земли, трап образовал крепкий мост.
Наконец был откручен последний болт, мотоцикл освободился от плена. Маврин ударил по заводной педали, двигатель мотоцикла, как будто бы ждал этого момента, мгновенно завелся, наполняя нутро фюзеляжа рокочущим грохотом.
— Отойди! — крикнул Маврин бортмеханику.
Бортмеханик проворно отскочил. Маврин, слегка повернув ручку газа, тронулся по трапу. Первый пилот продолжал стрелять в сторону наступающей цепи русских, заставляя вжиматься в землю. Обернувшись, Петр Маврин увидел, как молодой солдат (наверняка самый отчаянный из наступавших) вскинул автомат, застыл на какое-то мгновение, пытаясь прицелиться в отъезжавший мотоцикл. Но пулемет, заколотившийся часто и отчетливо, вынудил парня юркнуть за дерево.
Мотоцикл продолжал мчаться по неровной поляне, сильно подпрыгивая на каждой кочке. «Только бы не заглох!» — взмолился Маврин.
Застрекотал ручной пулемет, на какие-то секунды составив дуэт с крупнокалиберным, тот стучал яростно и часто, а вот ручник бил короткими рваными очередями, словно не желал подлаживаться в предложенную тональность.
— Садись! — притормозил Маврин около Лидии.
— Я никуда не поеду! — в отчаянии закричала она. — Нас убьют.
— Ты что — с ума сошла?! Нас точно убьют, если мы не поедем! Садись, я тебе сказал!
— Мы не сумеем выехать, дороги наверняка перекрыты!
— Проедем лесом! Как-нибудь прорвемся!
— Я боюсь!
— Да что ты будешь делать с этой бабой! — в отчаянии воскликнул Маврин, соскочив с мотоцикла. В опасной близости от них свистели пули, но он, казалось, не замечал этого. Протянул ладонь: — Садись, я сказал!
— Нет…
— Руку!
Солдаты уже положили в коляску ящик с «панцеркнакке», белобрысый ефрейтор, водрузив туда же саквояж и чемодан с радиоуправляемой миной, перехватил все это ремнями, после чего накрыл брезентом.
— Я боюсь!
Маврин ухватил женщину в охапку и, не обращая внимания на ее сопротивление, втиснул ее в коляску.
— Пристрелю, если будешь вырываться! — зло и спокойно заявил Маврин. И, вскочив в седло, резко взял с места.
Некоторое время за спиной раздавались частые автоматные очереди. Потом они зазвучали глуше, а скоро умолкли совсем. Еще некоторое время было слышно, как грохотал крупнокалиберный пулемет. А потом умолк и он.
Уже выезжая из леса, Маврин услышал громкий взрыв. Оглянувшись, Петр увидел, как взметнувшееся зарево опалило низкие облака. Лопнула последняя ниточка, связывающая его с прежним миром.
Дальше было поле, рассеченное грунтовыми дорогами.
Лидия, похоже, несколько пришла в себя. Не без улыбки Петр отметил, что она извлекла из кармана зеркальце, чтобы поправить сбившуюся прическу.
Значит, дела пошли на лад.
— Куда мы едем? — спросила Лида.
— Вот по этой дороге, а там видно будет, — махнул рукой Маврин прямо перед собой. — Она через Ржев на Москву идет. Если все будет хорошо, то скоро мы окажемся на месте.
Глава 34 ОПЕРАТИВНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ
Выслушав доклад, Сталин взял свою трубку, лежавшую на столе, и, поднявшись, шагнул к окну (Абакумов и Берия мгновенно зашаркали стульями, пытаясь подняться, но Иосиф Виссарионович, коротко махнув рукой, заставил их опуститься на место). То, что он взял трубку, еще не значило, что он непременно закурит. Вот сейчас походит по комнате, посмотрит на Кремлевскую стену, на башни, а потом вернется к столу.
Но Сталин неожиданно развернулся и, посмотрев на Абакумова в упор, спросил:
— Вы уверены, что это не дезинформация? Ведь Гитлер очень доверяет Канарису.
— Канарис известен как человек с очень нестандартными и свободными взглядами. Он не всегда одобряет политику Гитлера, что раздражает ближайшее окружение того. А с мнением верхушки Гитлер не может не считаться. У нас есть информация, что он собирается отправить адмирала в отставку. По мнению Канариса, он руководит военной разведкой, а следовательно, служит не интересам отдельного человека, а интересам Германии.
Сталин удовлетворенно кивнул:
— Возможно, вы и правы. Но все-таки с чего вы взяли, что эта информация верна?
— Мы постоянно анализируем разного рода информацию, поступающую к нам как из вполне легальных источников, так и от наших нелегальных агентов. Последние наши сомнения развеяло сообщение нашего агента, завербованного еще в тридцатом году. Он тогда учился в Советском Союзе в летной военной школе. После прихода к власти фашистов он, по нашей рекомендации, перешел на службу в абвер. В настоящий момент он занимает там очень важный пост, позволяющий ему быть в курсе самой секретной информации.
— На чем же вы его подловили? — сдержанно полюбопытствовал Сталин.
— Гомосексуализм… — помявшись, ответил Абакумов.
Сталин невольно поморщился.
— Вы считаете, что такому источнику информации можно доверять?
В голосе Верховного сквозили откровенно брезгливые нотки.
— Он один из наиболее ценных наших агентов. Информация, которую мы от него получаем, практически не нуждается в перепроверке.
— А последнюю информацию вы перепроверяли? — прищурившись, спросил Иосиф Виссарионович.
— Так точно, товарищ Сталин, перепроверили! Такие вещи мы всегда тщательно перепроверяем.
— Может, это оперативная игра немцев, следует ли всему этому верить?
— Информация в высшей степени достоверная, товарищ Сталин, — убежденно сказал Абакумов. Берия молчал, внимательно вслушиваясь в их разговор.
Сталин сел и, открыв коробку папирос «Герцеговина Флор», разломил одну папиросу и по щепотке принялся набивать табаком трубку.
