— Почему же вы не отправили его в аналитический отдел? — Шелленберг вгляделся в фотографию.
— Я уже двадцать лет служу в разведке и привык полагаться на свои внутренние ощущения. Чаще всего они самые верные. Мне кажется, что в его поведении есть кое-какие настораживающие симптомы.
— Что вы имеете в виду?
— Он уже не раз переходил линию фронта во главе группы диверсантов. Последний раз в их задачу входило взорвать промышленный объект в городе Молотов. Мы считали эту задачу почти невыполнимой. До этого туда были отправлены две группы, но они были выявлены и уничтожены русской контрразведкой. И что вы думаете — завод взлетел на воздух через две недели после высадки его группы.
— Так что же вас смущает? — улыбнулся Шелленберг.
— Хм, вот это и смущает. Уж слишком все прошло гладко. Или мы действительно воспитали разведчика очень высокого класса, или…
— Он уже был таковым. Вы это хотели сказать.
— Именно так, господин бригадефюрер!
— Но ведь вы, кажется, проверяли его, и он сумел пройти дополнительную проверку.
Начальник разведшколы выглядел заметно смущенным. Ему всегда казалось, что бригадефюрер мыслит глобальными категориями, которые могут повлиять на общий ход войны, а он, оказывается, способен вникать в характер отдельно взятого агента.
— Именно так, господин бригадефюрер, — ответил Краузе. — После возвращения из России его направили в лагерь под Ламсдорфом.
Шелленберг понимающе кивнул. Лагерь был непростой. О том, что в действительности он был штрафным лагерем для сотрудников «Предприятия „Цеппелин“, знали только самые посвященные. Для большинства военнослужащих он оставался просто лагерем для военнопленных с кодовым названием „Шталаг-318“. Подавляющее большинство лагерников, содержащихся там, составляли те, кто потерял доверие руководства после возвращении из России. Их ожидали изнурительные допросы и тотальная проверка. Большинство этих штрафников впоследствии отправлялось в СД или в гестапо, где их „разрабатывали“ по полной программе. Однако уже через пару месяцев Тойво Пюхавайнен сумел убедить начальство в своей правоте и был направлен в разведшколу уже в качестве старшего преподавателя. Очень даже неплохо!
— Но ведь он сумел убедить всех в своей невиновности.
— Честно говоря, именно это меня и настораживает.
— Хорошо, вызовите их. Я хочу сам составить собственное мнение об этих людях.
Начальник разведшколы нажал на белую кнопку, вмонтированную в крышку стола, и тотчас в дверях возник дежурный.
— Вызывали, товарищ полковник?
— Вот что, голубчик, — Краузе легко перешел на русский язык. — Приведи ко мне Маликова и Пюхавайнена.
— Слушаюсь!
Четко развернувшись, дежурный шагнул за порог, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Через несколько минут в кабинет вошли два офицера. Оба в советской форме. Один — с погонами капитана — был среднего роста, широкоплечий, с непослушными соломенными волосами. Вид у него был простоватый, располагающий. Обычный славянский типаж. Такого человека можно встретить в любой русской деревеньке. Он смахивал на деревенского ухаря, большого мастера на всяческие проказы. В его глазах проблескивала затаенная хитринка, что не мешало ему выглядеть рубахой-парнем. Разведкой здесь и не пахло.
Однако Шелленберг прекрасно знал, насколько обманчива может быть внешность, за маской простака может скрываться разведчик высочайшего уровня.
К неполноценным расам, к коим нацисты причисляли и славян, следовало относиться с особой подозрительностью, ведь каждый представитель этих рас имеет в запасе по дюжине самых разных масок.
Второй был высок, сухощав, с тонкими чертами лица, узким черепом, глаза живые, сообразительные. По своим внешним данным он вполне сошел бы за арийца, не родись он в карельской глуши. Взгляд внимательный, губы плотно сжаты, словно он опасался, что нелепой улыбкой может обидеть присутствующих.
— Они говорят по-немецки? — повернулся Шелленберг к начальнику школы.
— Конечно, господин оберштурмбаннфюрер! В разведшколу оба уже пришли с хорошим знанием немецкого языка.
Губы Пюхавайнена дрогнули, и он заговорил низким невыразительным голосом:
— Мы три месяца жили в Берлине на конспиративной квартире и шлифовали произношение.
Шелленберг улыбнулся:
— У вас почти берлинский выговор.
— Спасибо, господин бригадефюрер!
— Присаживайтесь, товарищи, — указал Шелленберг на свободные стулья. Когда курсанты, нервно шаркнув стульями, устроились за столом, оберштурмбаннфюрер, продолжая играть в радушие, признался: — Никогда не думал, что буду сидеть за одним столом с советскими офицерами.
— Для нас это честь, господин оберштурмбаннфюрер, хотя мы тоже о подобном не мечтали, — тут же ответил Маликов.
— Что может объединить солдат двух противоборствующих армий? Только добрая выпивка! Краузе, у вас найдется что-нибудь выпить? Да покрепче…
— Найдется, господин оберштурмбаннфюрер! — Начальник школы мгновенно поднялся, быстро подошел к сейфу и распахнул его дверцу. — У меня есть очень хороший французский коньяк. Надеюсь, что вы его оцените. — Он поставил бутылку на стол, присоединив к ней четыре крохотные рюмки.
— Позвольте, я разолью, как младший по званию, — вызвался Маликов.
— Пожалуйста, — великодушно разрешил Шелленберг.
— Когда после победы я стану рассказывать в своей деревне о том, что пил за одним столом с самим Вальтером Шелленбергом, то мне просто не поверят.
Коньяк капитан разливал умело. Чувствовалась немалая сноровка. Наверняка он разлил море водки, прежде чем оказался за одним столом с самим Шелленбергом.
— А где именно находится ваша деревня?
— Под Рязанью.
Капитан слегка приподнял голову, и Шелленберг увидел его светло-голубые глаза.
— После победы мы вместе поедем в вашу деревню, так что ни у кого не будет повода усомниться в ваших рассказах.
Как-то совсем неожиданно взгляд капитана застыл. Теперь это уже был не озорной деревенский ухарь, что пощипывал девок на завалинке, перед Шелленбергом сидел бывалый солдат, немало повидавший на войне. В личном деле капитана было написано, что он добровольно перешел к немцам. Но сейчас Вальтер Шелленберг очень сильно сомневался в этом. Такого солдата можно было пленить только в бессознательном состоянии.
— Боюсь, что они не очень обрадуются нашему появлению.
Шелленберг поднял рюмку. Следом подняли рюмки и остальные.
— Вы готовы выполнить наше задание? Например, ликвидировать Сталина? — спросил Шелленберг.
— Так точно, господин бригадефюрер!
— Тогда давайте выпьем, чтобы все прошло благополучно.
