Грейс мало что знала о плотской любви, потому просто доверилась Дамару, и вскоре не понимала, где находится, потому что все в ней сосредоточилось на чувствах.
Она ощущала, как бьется сердце ее возлюбленного, но вместе с тем время словно остановилось. И хотя умом она еще не осознавала происшедшего, в ее душе расцвела весна, а тело говорило о том, что она не ведала ничего лучшего.
Рассвет окрасил комнату в нежно-розовый цвет, отчего она напоминала сказочную шамиану.
Утром, осыпав Грейс благодарными поцелуями, Дамар произнес:
– Я должен сказать тебе правду: меня все равно убьют. Это всего лишь миг счастья, нереального счастья перед вечной разлукой.
Девушка похолодела. Ей суждено было стать последней яркой вспышкой на закате его жизни. Если бы он был уверен в своем будущем, то не сделал бы того, что сделал. Он взял бы в жены индианку знатного происхождения и продолжил бы с ней свой бессмертный род. Неважно, любили бы они друг друга или нет. Их близость проистекала бы из глубокого древнего неиссякаемого источника, коему не придумано названия.
В этот миг Дамар Бхайни протянул Грейс золотой браслет, на котором была выгравирована какая-то надпись. Вглядевшись, девушка прочитала: «Мы далеко друг от друга, но ты всегда со мной».
– Я приготовил его заранее. Но не знал, подарю или нет.
– Ты чувствовал, что мы будем вместе?
– Да.
– И предполагал, что мы расстанемся?
– Тоже верно.
– Неужели посреди крови и смерти ты думал обо мне? – прошептала Грейс.
– На войне всегда надо помнить о чем-то подобном… О розе, которая выросла в саду, о недочитанной книге, о мгновениях детства. Иначе перестанешь быть человеком. Но о любви я думал впервые.
Дамар посвятил ей последние мирные минуты, отдал нерастраченные крупицы душевного пламени, и все же она по-прежнему ощущала свою незначительность в кругу того, что являлось основой его существования. А все потому, что вопреки происходящему думала о будущем.
Грейс понимала, что вошла в его жизнь не для того, чтобы выйти за него замуж, заниматься семьей и детьми, стать частью его рода и клана. Она очутилась здесь, чтобы побыть только с ним и только в эту ночь.
– Твои родители живы?
Дамар покачал головой.
– Я один.
– Нам могли бы помешать традиции и… разная вера?
– Не знаю. Теперь мне кажется, что нет. Простые ценности везде одинаковы. Божества только выглядят по-разному, а вещают об одном и том же. У всех народов есть бог войны и бог любви. И сейчас я хочу, чтобы мне покровительствовал второй.
– Но ты уезжаешь. Могу ли я ждать тебя? Я не о верности – едва ли мне когда-то захочется быть с другим!
– Любовь, отягощенная ожиданием, слишком тяжела. Не жди. Просто знай, что когда-нибудь я вернусь. Неважно, в каком обличье. Главное – я приду, – сказал Дамар и, помолчав, добавил: – Если б не ты, я бы не знал, как мне все это пережить.
Утром Грейс вышла его проводить. Ветер резал глаза и тут же смахивал слезы. На ее руке сверкал золотой браслет, и это видели все.
Люди Дамара держались настороженно, но почтительно. В их среде не было принято осуждать действия повелителя, какими бы абсурдными они ни казались. Он был непогрешим в их глазах, несмотря на поражение, на связь с женщиной чужого народа, иной веры. Несмотря ни на что.
Дамар сказал, что его воины проводят Грейс до Варанаси. Она не стала возражать. Одетый в простую одежду, не имеющий никаких знаков отличия, Дамар Бхайни все равно выделялся среди своих людей. Он был человеком, закаленным войной, привыкшим к беспрекословному подчинению. Если его сердце когда-то и смягчалось, то рука оставалась железной.
Когда возлюбленный уехал, у девушки появилось ощущение, будто она стоит на палубе корабля: ее шатало от усталости и нервного перенапряжения. А еще – от внезапно нахлынувшего счастья и его скорой потери. Но она не имела права расслабляться – ей предстояло осуществить кое-какие планы.
Она велела индийцам достать хоть из-под земли крепкую повозку, а лучше – две, вынести из подвала и сложить в них сундуки с оружием. Грейс не удивляло, что воины Дамара слушаются ее приказаний. Должно быть, на ней еще лежала тень их повелителя.
Девушка как могла объяснила им, что, если они знают не слишком длинную, а главное – пустынную дорогу к Варанаси, пусть едут по ней.
Хотя Грейс была мэм-сахиб, груз, с которым она ехала, наверняка вызвал бы подозрения. И Грейс знала, что англичане под любым предлогом конфискуют оружие Дамара Бхайни. То же самое сделают и индийцы.
Они сумели собраться и выехать к вечеру и за ночь преодолели мили и мили плохой дороги. В середине ночи Грейс задремала и очнулась к утру, когда еще не рассвело, однако небо на горизонте сделалось дымчато-серым.
Немолодой хмурый индиец в тюрбане подал ей лепешку, и она принялась медленно отщипывать кусочек за кусочком. Другой, совсем юный воин, принес молока. Она заметила, что окружавшие ее воины или слишком молоды, или стоят на пороге старости.
В голову Грейс пришла неожиданная догадка, и девушка спросила:
– Куда вы направитесь потом? Что приказал вам ваш правитель?
Поколебавшись, мужчина ответил на ломаном английском:
– Чтобы мы, если останемся живы, возвращались к своим семьям.
Вероятно, Дамар в самом деле был уверен в том, что погибнет.
– Он велел защищать меня?
– Если вам будет угрожать опасность. Если нет, передать в руки белых.
Через пару часов вдали появилось несколько красных пятнышек, мелькавших в клубах пыли. Англичане!
Войны Дамара обнажили оружие. Грейс привстала в повозке.
– Подождите, – срывающимся голосом произнесла она. – Я попробую поговорить с ними.
Она знала, что это ничего не даст. Англичане ни за что не пропустят повозки без досмотра. Присутствие белой женщины ничего не меняло. К тому же она ехала в сопровождении индийцев.
Грейс представила, как чьи-то жадные руки сбивают замки с сундуков, в нетерпении откидывают крышки. Как глаза незнакомых людей зажигаются алчностью при виде золотых насечек на дамасских клинках, серебряных рукоятей, украшенных драгоценными камнями. Они разграбят все это, выковыряют, переплавят или продадут целиком – оружие попадет в руки тех, кто не имеет понятия об истинной ценности этой коллекции, о славных поколениях раджпутов, скакавших на быстрых конях в клубах горячей пыли во главе безудержного войска.
Выдать себя за освобожденную пленницу, за посланницу? Сказать, что все это принадлежит ей и что солдаты не имеют права трогать ее вещи? В голову не приходило ничего толкового. Там была полная мешанина, тогда как в животе, подобно ледяной глыбе, медленно стыл страх.
