Арун присел на резной табурет. Перед ними стояли медные чашечки с кофе. Курильница источала сладковатый опьяняющий аромат.
– Ты не говорил, что эта англичанка столь молода и красива, – задумчиво промолвил Дамар Бхайни.
– Для меня существовала лишь одна красивая женщина, – ответил Арун.
– Ты знал о том, кто я?
– Такие догадки приходили мне в голову.
– Ты удивлен?
– Не очень. Ты всегда казался мне особенным человеком. Я рад, что мы вовремя повстречали друг друга, хотя у нас разные цели. Тебе нужны деньги, мне – месть.
– Дело не в бедности, – помолчав, произнес Дамар Бхайни. – На личные нужды мне бы хватило денег до конца моей жизни. Суть в гордости. Я не могу признать свое поражение и поражение моего народа. Уж лучше смерть.
– Понимаю. Мне тоже все равно, буду я жить или нет.
– Я хочу жить, – возразил Дамар Бхайни. – Только не так, как сейчас. Не под англичанами.
– Боюсь, такое положение сложилось надолго, если не навсегда, – осторожно промолвил Арун. – Это не покорность, а доводы разума.
Глаза Дамара Бхайни сверкнули гневом.
– Ты считаешь, я должен это принять?
– Не знаю. С ними нельзя договориться?
– Ангрезы предлагали мне сделку, как и другим раджпутам, но я отказался. Буду идти до конца.
– Это заслуживает уважения.
Дамар Бхайни сделал глоток кофе.
– Ты останешься с нами?
– А куда мне идти?
Сказав это, Арун подумал, что утратил цель жизни, перешел ту грань, за которой на него могли влиять чужое одобрение и сочувствие, а также собственная совесть. Отныне в его душе жили только горечь, безнадежность и отчаяние.
Как ни странно, Грейс проснулась в хорошем настроении. Оказалось, ее уже ждали вода для умывания и завтрак.
На медном подносе стояли кофейник, кувшинчик с молоком, сахарница, фарфоровая чашечка с серебряной ложечкой, тарелка с вареными яйцами и мясными пирожками и бокал с манговым соком. Грейс тронуло, что ей не предлагают индийскую еду, хотя она была готова к этому.
После еды девушка вышла на веранду. Вчера она не разглядела, в какую красивую местность ей довелось попасть. Залитая ярким светом округа развернулась перед ней, словно большая карта. Холмы окаймляли ее подобно поясу, облака в вышине сияли, как жемчуг. Розовые кусты обсыпала еще не успевшая высохнуть бриллиантовая роса, а ветер был благоуханным и свежим. Торжество солнца, зелени и небесной синевы кружило голову. Хотелось мысленно обнять эти просторы и благоговейно прижать к груди.
На несколько минут Грейс почудилось, будто из ее души изгнаны все печальные чувства и разум свободен от мрачных воспоминаний. Она подумала о том, что сегодня ее ожидает разговор с Дамаром Бхайни. Он производил впечатление образованного человека и говорил по-английски почти без акцента. Грейс было интересно послушать, что он скажет.
Когда он вошел, раздвинув бесчисленные нити цвета утренней росы, служившие занавеской, девушка нисколько не испугалась и стала с любопытством разглядывать его.
Дамар Бхайни говорил серьезно, Грейс – с легкой иронией.
– Вам нравится ваша комната?
– Да, если учитывать, что я очутилась в ней не по своей воле.
– Мне не хочется, чтобы вам казалось, будто вы – пленница.
– Но ведь я пленница, не так ли?
– Обещаю, что с вами ничего не случится и вы скоро окажетесь дома.
– При этом вы избавите мою тетю от нескольких тысяч фунтов стерлингов, – заметила Грейс и задала вопрос: – Что будет, если миссис Клайв откажется платить?
– Такое возможно?
Девушка пожала плечами.
– Вполне.
Дамар Бхайни посмотрел ей в глаза.
– Обещаю, что вы не пострадаете.
– Тогда какой смысл устраивать все это?
Он помолчал, потом произнес:
– Мне кажется, вас не слишком страшит потеря денег.
– Вы правы. Потому что у меня их нет и никогда не было. Это деньги моей тети.
– Так вы не из богатой семьи?
Грейс задалась вопросом, зачем ему знать подробности ее биографии, а потом представила себя, худую бледную девочку, лица́ которой редко касались солнечные лучи, бесприданницу в поношенном платье, грубых башмаках и штопаных чулках, существо, на которое другие, хорошо одетые дети смотрели как на пустое место. Вспомнила, как ломала голову над тем, что купить, пирожки или бумагу и краски.
– Я бы сказала, из бедной.
– Обычно бедные люди дорожат нежданно свалившимся на них богатством.
– Думаю, они не знают о том, что само по себе оно не приносит счастья.
Дамар Бхайни вновь сделал паузу, а после сказал:
– Наверное, я в самом деле сделал неправильный выбор. Просто мне сказали, что ваша родственница, Флора Клайв, – известная угнетательница индийцев, сотнями гибнущих на ее фабрике.
– Даже если то, что вы говорите, – правда, я не имею к этому никакого отношения.
– Вы ее наследница, – веско произнес Дамар Бхайни.
– Если б я могла повлиять на ситуацию, то непременно сделала бы это. Или сделаю в будущем.
– Отмоете деньги от крови? В одиночку вы не сможете пойти против течения. Если попробуете, то превратитесь в изгоя.
– У меня и так нет друзей, – ответила Грейс и заметила: – Вы – странный похититель! Пытаетесь объяснить жертве причины своего поступка. Мы с вами заведомо находимся по разные стороны границы. Так что просто делайте то, что задумали.
Давая понять, что разговор окончен, она отвернулась к окну, но Дамар Бхайни не спешил уходить.
– На эти деньги я хочу вооружить армию и освободить район Лакхнау от англичан. Я желаю вернуть своему клану отобранные земли, а себе – былую власть. Прежде я ни за что не стал бы добывать средства таким способом. Но белые люди не учат нас хорошему.
– В таком случае, зачем перенимать привычки белых людей? – не выдержала Грейс. – И что толку отвоевывать небольшой кусочек земли, если вся Индия принадлежит англичанам!
Дамар Бхайни выпрямил и без того ровную спину. Его тело напряглось, а в темных глазах отразился блеск солнца.
– Индия не принадлежит англичанам, потому что они не видят ее сути, не знают ее духа, не признают гордости индийцев и их права на собственную жизнь, не приемлют их традиций! Вы давно утратили свой прежний мир, а мы стремимся его сохранить! Наши люди до сих пор исповедуют ту же религию, почитают тех же богов и поют те же гимны, одеваются в те же одежды, что и тысячи лет назад, и не собираются отказываться от этого!
Он покинул комнату, исполненный важности своей миссии, наконец сумевший найти доводы, способные загнать в клетку внезапно пробудившуюся совесть.
