Человек, пятясь задом, исчез за дверью, а в нее вошла закутанная в сто одежек или просто тканей женщина. Султан встал, сообразил подняться и Адам Лисовский, не так уж он был груб и невоспитан, просто терялся в богатых комнатах дворца.
Адам Лисовский прожил в Стамбуле еще два дня, Сулейман приказал, чтобы никто не знал, что это за человек, но и Хуррем для бесед тоже не приглашал. Обратно брат Насти возвращался нагруженным подарками сверх меры. Пришлось даже выделить охрану для сопровождения.
В беседе с Ибрагимом Сулейман смеялся:
– Я за Хасеки выкуп заплатил семье, теперь она моя по праву.
А Хуррем сказал:
– Если бы попыталась сбежать – вернул, если бы попросила отпустить – отпустил.
Хуррем вскинула на него глаза, полные ужаса:
– Отпустил?!
– Как удержать женщину, которая прочь рвется?
А у Хуррем в голове билось: не нужна!
– Ты брату сказала, что счастлива, чтобы успокоился?
– Правду сказала.
– Зачем же отправляла к нему человека с просьбой помочь сбежать?
– Не было такого. Мне бы и в голову не пришло.
Он смотрел в зеленые глаза и верил. Нет, не хотела бежать, не просила о помощи. Оставалось понять почему. А еще – кто отправил посланника в Рогатин.
Хуррем помотала головой:
– У меня в гареме врагов много…
– А если бы брат не к Ибрагим-паше пришел, не ко мне, а прямо тебе сумел весточку передать?
– Не побежала бы. Да и не поверила.
– Второе честней.
Снова качала головой:
– Нет, не стала бы бежать. Мой дом здесь. У человека дом там, где дом его детей.
– Только дети держат?
Хуррем вдруг лукаво сверкнула зелеными глазами:
– Еще один поэт, который стихи о любви красивые слагает…
Сулейман притворно сурово сдвинул брови:
– Кто таков, кто посмел?! Узнаю – велю казнить!
– Пощади его, о Великий султан, он очень хороший… Я его люблю…
– Любишь? Тогда пощажу. Пусть слагает свои стихи дальше.
Они весело смеялись, смех Хуррем, подобный звуку колокольчика, разносился по султанским покоям.
Кизляр-ага ворчал: эта Хуррем совсем с ума Повелителя свела, раньше все в его спальню водил, теперь до покоев вне гарема добралась. С иноземцами встречается и даже беседы ведет, конечно, в присутствии султана, но где это видано, чтобы женщина с иноземцами сама, без драгомана, разговаривала? В гареме разные невольницы, многие языки знали, но свой быстро забывали, стоило научиться турецкому.
Они свой забывали, а эта чужие зачем-то учит! Зачем женщине итальянский? Разве она будет драгоманом? Кизляр-ага вдруг хихикнул от пришедшей в голову мысли: если Повелителю Хуррем надоест и тот негодницу выгонит, женщина будет зарабатывать на жизнь как драгоман.
Но пока Повелитель выгонять Хасеки явно не собирался, напротив, все чаще она проводила время у султана не в спальне, а в рабочей комнате вне гарема. Эти покои, доступные только валиде, да и то не всегда, были запретными для остальных наложниц, туда и шех-заде Мустафа не так часто ходил. Пожалуй, только Ибрагим-паша и вот эта нахалка чувствовали себя в султанских покоях свободно.
Недалеко то время, когда она и ночевать будет не в спальне Повелителя в гареме, а вот здесь, со вздохом размышлял кизляр-ага. А ему приходится часами простаивать у двери, точно обычному евнуху.
Шайтан принес эту Хуррем в гарем! Будь проклят тот день, когда он принял подарок от Фатимы, оставив нахалку, а не отправив ее на самую черную и грязную работу подальше от взоров Повелителя! Но кто же мог тогда знать, что эта пигалица обретет такую власть над сердцем султана? Казалось, если и позабавится, то недолго, а уж после рождения первого сына и вовсе отправит в гарем навсегда, как бывало с остальными кадинами.
И что он в ней нашел? – в тысячный раз спрашивал сам себя евнух, сокрушенно признавая, что что-то в этой нахалке есть, что неуловимо притягивает к себе не одного султана.
Кизляр-ага куда умней и наблюдательней, чем кажется, и знает много больше, чем все думают, и властью обладает куда большей, чем есть на первый взгляд. Не только в гареме, но и за его пределами эта власть, а то, что ее не замечают, хорошо, самая сильная власть та, которая незаметна.
Жаль, что не удалось скомпрометировать нахалку с помощью ее брата. Тоже мне, святой нашелся! Сказали же ему: выкрасть сестру можно, а он выкупать явился. Безмозглый роксолан – выкупать любимую женщину у султана! Да на это не только его денег, но и всей его страны неверных не хватит.
Как он к Ибрагим-паше попал? Нет, хуже того – самому Повелителю на глаза. Дуракам всегда везет, это каждый знает. Нарочно такого не сделаешь, ни Великий визирь, ни султан разговаривать с чужаком не станут, но Ибрагим-паша случайно оказался во дворе, а у Повелителя было столь хорошее настроение, что решил пошутить – лично поговорить со славянином.
В результате брат Хасеки уехал обратно, не только не заплатив денег за сестру, но и с немыслимыми подарками. Конечно, Ибрагим-паша постарался сделать вид, что такого человека в Стамбуле вообще никогда не было, но кизляр-ага знал все и обо всех не только в гареме.
Откуда у него источник власти?.. Гарем – бездонный потребитель всякой всячины, от еды до ювелирных украшений. Многочисленные наложницы, родственницы, дети, слуги и охрана поглощали всего столько, сколько, наверное, продавал Бедестан, и хотя за поставки в гарем отвечал нарочно выделенный чиновник, ничего не проходило мимо главного евнуха. Торговцы об этом знали, а потому одаривать не забывали.
Но иногда для кизляр-аги вместо богатых даров важнее сведения о том, что происходит за пределами гарема. Те, кто это понимал, получали большие преимущества перед просто дарителями, без конца подсовывавшими евнуху перстни, словно у него не десять пальцев на двух руках, а по сотне на каждой.
Чем мешала главному евнуху Хуррем? Тем, что постоянно нарушала или вовсе не признавала установленные правила, и Повелитель под влиянием этой гяурки (пусть сколько угодно твердят, что она правоверная, кизляр-ага не верил в ее благочестие!) тоже принялся нарушать давнишние устои. Ведьма, не иначе!
Порядок в гареме держался только на соблюдении жестких правил, на незыблемости раз и навсегда установленной иерархии, почтении и уважении тех, кто выше хотя бы на ступеньку, и всяческими стараниями и себе взобраться туда же. Такое стремление возвыситься хотя бы над кем-то отвлекало женщин от остальных проблем. Главным становилось внимание султана, собственная внешность и благосклонность валиде и кизляр-аги.
Одалиски без конца одаривали евнуха теми же перстнями, но не это главное, пока они зависимы, они послушны. Держать в руках столько женщин, не имея мощных рычагов управления ими, невозможно.
