После защиты диссертации он устроил большой банкет. Был снят ресторан на четыре сотни человек. Перепуганный швейцар то и дело бегал к Варягу.
– Владислав Геннадьевич, опять идут! Дверь открывать?
Варяг, находясь в хорошем расположении, щелчком небрежно сбрасывал пепел горящей сигареты и почти задиристо отзывался:
– Открывай, батя! Это все приглашенные!
И когда наконец все стулья оказались заняты, Варяг коротко распорядился:
– Вот теперь можешь никого не пускать. На вот тебе зелененьких за страдания, – тиснул он в ладонь старику десять долларов.
Варяг прошел в зал. В самом конце стола, ничем не выделяясь среди четырех сотен приглашенных, сидел старик, который любезно разговаривал с пожилой дамой. Варяг видел, что на ее просьбу подложить салата он расторопно зацепил ложкой нашинкованной свеклы и положил ей в тарелку. Никто, кроме трех человек из сотни других присутствующих в зале, не знал, что это был знаменитый вор, живая легенда по кличке Медведь, вполне оправдывающий эту кличку и редко когда покидающий свою уютную теплую берлогу. Для того чтобы это все-таки случилось, нужны были весьма уважительные причины, и сейчас был именно тот случай – Варяг защитил докторскую.
Старик, заметив взгляд Варяга, прикрыл глаза: «Я не ошибся в тебе». Среди приглашенных были Алек и Ангел, которые так же, как и многие, налегали на деликатесы, запивая их марочными винами.
Медведь сейчас для многих оставался загадкой. Его невозможно было понять, как нельзя одним взглядом вблизи увидеть всю гору. Часто он действовал по какой-то сверхъестественной интуиции, которая могла совсем не поддаваться логике, и, как правило, оказывался прав. Так же интуитивно Медведь почувствовал в Варяге личность, которую, прежде чем отправить в большую жизнь, нужно выпестовать и выкормить, как крикливого желторотого птенца. А потом лети себе, птаха! Теперь было понятно, почему Медведь три года назад не хотел выпускать из своих рук бразды правления: втайне от всех он готовил смену, и эту смену он видел теперь в Варяге, который креп год от года. Сейчас Медведь с обожанием смотрел на Варяга.
Сидя рядом с академиком Нестеренко, Варяг улыбался гостям, целовал дамам руки, важно вел беседы с коллегами и очаровывал приглашенных академиков отличным знанием английского.
Наблюдая за Варягом, Медведь вспомнил свою молодость, когда уркам не разрешалось даже читать газеты. Любое печатное слово было презираемо, а теперь его воспитанник бегло изъяснялся на иностранном языке. Он обаятелен, обходителен, любезен, умен – за таким могут последовать самые сильные и непокорные.
Воровской мир уже прочно разделился на воров старой и новой формации. Старые воры были законники, следовавшие заповедям воров, которые исходили из далекого нэпа, за ними устойчиво закрепилось прозвище «нэпмановские воры». Они продолжали находиться в плену воровской романтики двадцатых годов, когда преданность воровской идее ставилась превыше денег. Урка не смел не то что ударить, даже обругать себе равного. Сейчас для воровской идеи наступали смутные времена: появилось другое поколение воров, которые с легкостью вживались в новые экономические условия. Они были дерзки, многочисленны и для достижения своих целей не останавливались ни перед чем, подкупая несговорчивых, уничтожая строптивых.
Медведь был вором старой закалки. Он свято соблюдал традиции, и, видимо, потому в свое время он подолгу сиживал в тюрьме. Но он не мог не понять: что для двадцатых годов было важно, теперь становилось слепой кишкой. Раньше за один только разговор с тюремной администрацией вора могли лишить всех прав. Сейчас иное – воры охотно шли на сговор с администрацией, выклянчивали дополнительные поблажки. Еще несколько лет назад воры представляли из себя единое целое, не придавая значения размолвкам, которые происходили в воровской среде, рассуждая просто: «В какой семье не бывает ссор?» А когда Медведь выступил идеологом нового направления, прихватив с собой перспективную молодежь и почти отказавшись от старых урковских традиций, прежний воровской суд приговорил его к смерти.
Медведь был вынужден «уйти из жизни». Теперь он скрывался в доме, который больше смахивал на неприступную крепость времен феодальных войн.
Однако старый сходняк постепенно расползался по всем швам. Он походил на ветхую одежду, которую напялил на себя удалой молодец, вот оттого и трещит она под мышками и расходится огромной дырой между лопатками. Законников покидали все, кто не хотел больше ютиться в тесных бараках, кто желал свободы, денег, реальной власти. Они попирали один из незыблемых принципов старых урок – не иметь своего имущества. Вот среди этого множества отказников Медведь и черпал молодую кровь, они становились самыми верными его союзниками, именно они каждый год расширяли его империю.
Эта скрытая война между двумя лагерями законников приобретала иногда вид лопнувшего чирия, и тогда в подворотнях находили трупы с рваными ранами на груди и размозженной головой.
Но старые урки внушали Медведю уважение. Они следовали и второму принципу вора в законе – не предавать. И никакое объяснение не могло послужить оправданием. Иногда старики казались ему наивными в своей слепой вере: разве не глупо пропадать по тридцать лет в тюрьмах и колониях только потому, что ты – вор. Медведь знал и таких, которые отказывались выходить на свободу после окончания срока. Своим самопожертвованием они напоминали факел, который будет светить молодежи, пришедшей им на смену. Так фанатики на площадях сжигают себя перед толпами народа, чтобы дать новую жизнь красивой идее. Он знал таких воров. Многие годы некоторые из них были его друзьями. А лет двадцать назад он сам был одним из них. И только тяга узнать что-то новое заставила его пойти своей дорогой. Только многими годами позже он понял, что ему были тяжелы их многочисленные обеты: безбрачия, вечного братства, да сколько их там! В тягость была и сама жизнь, лишенная многих благ.
По-настоящему крепнуть Медведь стал лет пятнадцать назад, когда по всему Союзу появлялись цеховики, которые гнали продукцию для себя, выставив в спину государству огромный кукиш. Внешне такие предприятия могли выглядеть вполне благопристойно: там трудились рабочие, которые отрабатывали свою восьмичасовую смену, там даже было соцсоревнование с переходом знамен в лучшие бригады, там выявлялись передовые рабочие и вручались значки «Ударник коммунистического труда», и только три-четыре человека знали, что предприятие это подпольное.
Медведю пришлось проявить всю свою находчивость и изобретательность, чтобы выявить целые подпольные заводы: он подсылал туда «рабочих», «бухгалтеров», а когда досье составляло внушительную силу, заявлялся к директору сам. Просил немного: десять – пятнадцать процентов, которые в дальнейшем обрастали многомиллионными прибылями. Именно накопленный капитал позволил Медведю подняться к самой вершине. Уже без оглядки на сходняк он распоряжался такими суммами, какими не могли располагать правительства некоторых республик. А это толкнуло к следующему шагу: с чемоданом в руке, доверху набитом деньгами, Медведь беззастенчиво входил в самые важные кабинеты и просил совсем уж малость – не мешайте работать! Теперь дело катилось не по проселочной дороге с буераками, без конца собирая под себя все кочки, а летело лайнером, с каждым годом набирая все большую высоту.
