– Он собирается сказать тебе об этом завтра, так что смотри, не подведи меня. Сделай хотя бы удивленное лицо.
– Хорошо, постараюсь, – пообещал Варяг. Она позвонила не просто так, он чувствовал это по паузе. – Может, встретимся завтра?
– Завтра? – послышался радостный писк. – Ой, завтра не могу… У меня экзамен… трудный день.
– Конечно, два свидания в один день – это всегда трудно.
– Нет, правда, у меня экзамен, а когда он закончится, я не знаю.
– Ладно, тогда послезавтра, в пять я тебе позвоню.
Варяг положил трубку и испытал что-то похожее на облегчение.
…Профессор Нестеренко являлся в институт ровно в десять.
– Люблю поспать, – обычно говорил он.
Хотя все знали, что последние двадцать лет его терзала бессонница и спал он от силы три-четыре часа в сутки. Потом он пил кофе и до девяти утра проводил время за письменным столом.
Варяг ждал его с особым нетерпением, но, когда Нестеренко появился в дверях, сделал вид, что не заметил его долговязой фигуры. Он неторопливо разгребал ворох бумаг, которые скопились на столе.
– Владислав Геннадьевич, – окликнул академик. – У меня к вам дело. Думаю, оно придется вам по вкусу. Пойдемте со мной.
Кабинет академика Нестеренко внушал почтение. Даже воздух здесь был как бы наэлектризован умственной деятельностью. Варяг поймал себя на том, что ощущает перед этим седовласым человеком трепет. Он, который не склонялся перед лагерным начальством; он, перед которым гнули спины воры всех мастей; он, кто мог казнить и миловать, он робел перед милейшим Егором Сергеевичем с доброй улыбкой на лице, устроившимся по-домашнему в глубоком кресле.
– У нас создается новый институт. Штат небольшой. Не более сотни научных работников. Проблемы, которые предстоит решать, вам знакомы. Экономика и политика Европы, – Академик расплылся в улыбке. – Вам нужно расти. Я рекомендовал вас директором. С вами еще будут беседовать. Не отказывайтесь. Конечно, здесь много организаторской работы. Справитесь?
Почему же он так робеет? Может, это оттого, что заманчиво очутиться в директорском кресле?
– Справлюсь, – уверенно ответил Варяг.
– Я не ожидал другого ответа, – утопил Варяга в своем добродушии Нестеренко. – Желаю успеха.
ГЛАВА 15
В воровской разборке убили троих – двоих азербайджанцев и армянина. Ангелу предстояло немедленно выяснить все обстоятельства.
Воровской мир никогда не знал национальных разногласий, однако эта зараза норовила проникнуть и сюда, чтобы скрутить в бараний рог здоровое тело воровских традиций, которые складывались десятилетиями. Нужно было действовать решительно и энергично.
На воровском сходе пару лет назад постановили: национальные распри не должны затронуть тюрьмы и зоны. Там присутствовал и Ангел. Он поклялся следить за исполнением решения. Каждого, кто посмеет нарушить постановление сходняка, ждет смерть, заявил он тогда во всеуслышание.
И вот это случилось.
Сход собирался в загородном ресторане. Владелец – тихий незаметный человек с двумя золотыми, фиксами – был лицом подставным, хозяином являлся Ангел. Ресторан ему нужен был для деловых встреч, для сбора сходняка и как место, где можно было бы вершить суд.
К десяти вечера один за другим стали съезжаться законники, паханы. Собралось человек сорок. Окна были плотно зашторены, столы ломились, как всегда. Кто-то попросил включить негромкую музыку, и Ангел мгновенно распорядился.
Два вора, из-за которых был созван сходняк – худой длинноногий азербайджанец и рыжий плотный армянин, – сторонились друг друга. Они находились в противоположных концах зала. Было видно, что и сходняк разделился. Каждая из половин, не стесняясь, оказывала поддержку своему подзащитному. Ангелу это не понравилось сразу. Ему не однажды приходилось решать споры, но такое было впервые. Ангел пользовался авторитетом, как беспристрастный арбитр, способный разобраться в щекотливой ситуации. Он знал воровские традиции так, как судья должен знать Уголовный кодекс, и, если за дело брался сам Ангел, никто из воров не сомневался в том, что решение будет честным и справедливым.
Когда все, кого ждали, приехали, Ангел обратился к присутствующим:
– Вы все знаете, что в позапрошлом году сходняк решил: каждый вор, посмевший втянуть свою семью в национальную резню, будет наказан. Так ли это было? – посмотрел Ангел на всех сразу.
– Так, Ангел, за это мы проголосовали единогласно.
– Люди, – так законник обращается только к себе равным, – мы не политики, которые спешат примерить на себя княжескую шапку, мы – воры! Воровские традиции не знают границ! Если семьдесят лет назад, воры, обходидись без национальности, то почему сейчас мы должны в этом разбираться. Законниками были и евреи, и грузины, и таджики. Вор в законе был всегда пахан для всех, кем бы он ни был. И каждый, кто посмеет поднять на него руку, будь тот латыш или русский, должен умереть! Посмотрите друг на друга, здесь среди нас и узбеки, и татары, и чеченцы, но разве мы когда-нибудь, ссорились?
– Верно, Ангел, – поддержал его Граф. – Национальная рознь ментам только на руку. Если мы перебьем друг друга, они нам спасибо скажут. Если кого обидели, то тот может требовать созыва сходняка. Кто прав, кто виноват – решит сходняк. Если мы будем нарушать законы, которые создали, что в этом случае остается делать молодым? Начнется беспредел. Виновному смертный приговор.
Азербайджанец Осман и армянин Левон встретились взглядами. Кого-то из них лишат жизни в назидание другим, но каждый надеялся, что жить останется именно он.
– Осман, ты был в позапрошлом году на сходке?
– Был.
– Голосовал за решение схода?
– Голосовал.
– А ты, Левон, был тогда на сходке?
– Да.
– Ты ведь тоже голосовал за наше решение?
– Было дело.
– Теперь давайте разберемся: кто прав, кто виноват. Кто первым будет говорить? Может, ты, Осман?
– Ни я, ни мои люди не виноваты, – начал тот горячо. – Я защищал свою семью. Ко мне пришел мой человек и сказал, что армяне хотят его опустить. Я спросил: «За что?» – а он говорит, потому что он азербайджанец! Что мне оставалось делать? Я собрал земляков и пошел туда, где забили стрелку. А там уже слово за слово, и произошло то, что случилось. Я пострадал, они убили двоих из моей семьи.
– Теперь что ты скажешь, Левон?
– Он все врет! Не было этого! Это сначала его человек обозвал нас сраными армянами! Орал, что пока не выпустит из всех нас кровь, то не успокоится.
Было ясно, что правды добиться невозможно, каждый из них чувствовал себя правым. Но виноват бывает всегда только один. Так можно было спорить до бесконечности.
