– Иди на кухню, найди что-нибудь поесть и приходи за мной, – шепнула ей Сея, поскольку любопытство в ней определенно брало верх над страхом…
В огромном зале у стены стояло кресло. Точнее, даже не кресло, а самый настоящий трон – обитый бархатом, с высокой спинкой и красивыми подлокотниками, украшенными изображениями драконов. На этом троне восседал Эйдан. Перед ним на коленях стояла одна из амазонок, протягивая своему господину какие-то кушанья… Чуть поодаль еще две девушки танцевали, извиваясь в такт играющей музыке, и, наконец, на пуфике недалеко от своего хозяина сидела рыжая, наблюдая за происходящим.
Сердце королевы сжалось, когда она увидела своих же сестер в подчинении у этого монстра.
– Все! Ничего не хочу! – сказал Эйдан, ногой в плечо отпихивая от трона девушку с фруктами, стоявшую на коленях. – Вон отсюда! И вы тоже! – обратился он к двум танцовщицам.
Девушки выскочили из зала через другую дверь. Рыжая, довольно улыбнувшись, встала, и подошла к своему господину.
– Надоело мне все, – сказал Эйдан. – Хочу королеву! Чтобы она слушалась меня и выполняла все мои желания…
– А я? – подала голос рыжая. – Чем я хуже?
Эйдан раздраженно посмотрел на нее и скривился.
– Я же уже говорил тебе, что ты не такая. У меня таких как ты сотни!
– Уж прямо сотни! – усмехнулась девица, забираясь на колени к королю и садясь на него верхом. Тот только ухмыльнулся…
Рыжая через голову стянула свое платье и принялась обнаженная, извиваясь, тереться о своего хозяина, целуя и лаская его.
– Я могу то, чего ни одна королева не может, – сказала она с придыханием.
Эйдан, самодовольно улыбаясь, запрокинул голову. Сея стояла, как вкопанная, наблюдая за тем, как король целует свою наложницу…
Королева подумала, что пора возвращаться в свое убежище, – воевать против охраны и стражи без оружия было бы бесполезно… Она повернулась, но перед ней стоял огромный охранник, скаливший зубы в довольной улыбке.
– Хозяин, я ее поймал! – радостно пробасил он и втолкнул Сею в зал.
Король отвлекся от своей подруги и снова обернулся к Сее. Она зажмурилась, слушая, как в груди бьется сердце… Тук-тук-тук… Шум нарастал, становился более четким и даже охранник, кажется, услышал его! Это было не сердце – это звук быстро приближающихся по коридору шагов! Эйдан повернулся к дверям, а когда те открылись, Сея увидела на пороге Ксену, натягивающую тетиву лука, а за его спиной какого-то мужчину, в полном обмундировании. Сбоку от него стояла Динара…
– Воитель, и ты здесь?! – рассмеялся Эйдан, а Рамир вышел из-за спины девушки и направился к правителю.
– Что ты встал? Зови стражу! – закричал Эйдан своему охраннику – тот хотел было броситься за соратниками, но стрела из лука Ксены не дала ему этого сделать.
– Ваше величество, с вами все в порядке? – проговорила амазонка, бросаясь к королеве. Та кивнула.
Рамир подошел к Эйдану и одним движением опрокинул его трон, хватая мужчину за горло и легко отрывая от пола. В зеркале отразилось злое, словно застывшее лицо воина. Узкие поджатые губы. Темные, полные злости глаза…
– Развлекаешься, ящерица? – лицо воина скривилось в презрительной ухмылке.
– Ты не смеешь указывать мне! Не смеешь так говорить со мной! – закричал Эйдан, но Рамир уже волок своего соперника к окну…
Глава 20
Видения чернокнижника
Боль. Всепоглощающая, адская и холодная боль. Кровь, текущая из тонких порезов на груди, спине, плечах… И небольшая, но рваная рана на бедре. На бледной коже чернокнижника она смотрится в разы страшнее и отвратительней, чем если бы это была кожа человека.
Когда Зен закрывает глаза, то остается наедине только со своей болью, и он не видит всей этой гогочущей толпы мерзких людей. И когда он закрывает глаза, он не видит этих отвратительных кровавых разводов на бледной коже, не видит всех этих взглядов, которые устремлены на него… Зен так и поступает. Закрывает глаза и расслабляется, повисая на закрепленных цепями и истекающих кровью запястьях. Давая толпе насладится его унижением… Это как небольшая передышка… Но уже скоро эта передышка подойдет к концу и все начнется сначала.
За то время, пока он находится в плену, чернокнижник до боли изучил свой график мучений. Сначала скрипнет под невидимыми ногами деревянный пол помоста, над которым вот уже несколько дней висит прикованный за руки мужчина. Его обвиняют в колдовстве, и не безосновательно, нужно заметить. Чужие шаги уверенно подойдут к нему со спины, и рука с плетью коснется ее рукояткой поясницы, всегда сначала поясницы. Там тоже незаживающая рана, как и на бедре. Зен невольно вздрагивает от воспоминания об этой боли… Потом та же рука проведет плетью по всему его телу, почти не больно, но от этих прикосновений открываются все начинавшие заживать раны. А дальше будет ад – Зен будет заходиться в беззвучном крике, потому что сил почти не осталось, и горло перехватывает спазм. А рука начнет хлыстать его плетью с маленькими шипами на концах кожаных тонких лент. И все его тело тотчас будут пронизывать тысячи осколков, как будто вгрызаясь в незащищенную кожу. Разрывая связки, мышцы, дробя кости… И именно после этого, когда измученное тело обмякает на шипастых цепях, а зажмуренные глаза открываются… Он знает, это еще не конец.
Чужие пальцы в грязной перчатке пробегаются по позвоночнику, намеренно задевая все раны. Его запястья отцепляют от импровизированных наручников и он падает на пол. Падает потому что уже не в силах сгруппироваться. Он знает, если расслабиться – боль будет не такой сильной. Сильная, огромная рука хватает его поперек груди и переворачивает на живот, насильно ставя на колени.
– Упрись руками в пол, – сухо командует голос, и Зен безвольно и бездумно подчиняется. Если слушаться и не сопротивляться, все закончится быстрее. Это он уяснил.
Удары словно вонзаются в него. И с такой силой, что от спины до шеи позвоночник будто пронзает раскаленный холодный штырь. Удары наносятся резко и сильно, и это настолько больно, что, кажется, будто тысячи ножей разрывают тело изнутри.
Пару дней назад, когда все только начиналось, когда его начинали мучить на потребу толпе, он из принципа не кричал, а молча пытался вырываться, доставляя себе все новую и новую боль. Сейчас же, когда стало понятно, что сдерживаться не имеет смысла, он не сдерживал болезненные крики… да даже не крики это были. Он выл, орал, выгибаясь от боли, ненавидя себя за это, ненавидя все свое отвратительное тело, ненавидя всех и ненавидя здоровенного воина, который с нечеловеческой силой бил его, с каждым ударом будто пытаясь выколачивать из него жизнь.
Но чем больше Зен кричал и извивался, пытаясь вырваться – тем больнее ему было. Он понял, что крик – это напряжение, а нужно расслабиться, закрыть глаза и не думать. Не думать о том, что с тобой делают, как он сейчас отвратительно выглядит со стороны: весь в крови, с искаженным от боли лицом, на четвереньках… Зен приказывал себе расслабиться, и тогда боль казалась уже не такой сильной.
