— Ты видел этих двоих? — поставил Антиквариат на низенький столик бокал с остатками вина.
— Да, Георгий Иванович, — произнес Лось, не отрывая взгляда от цветного изображения.
— У меня скверное предчувствие, а оно меня практически не обманывает. Я старый, а значит, мудрый. И мне мой жизненный опыт подсказывает, что мы напрасно связались с этим человеком. Нам было бы лучше расторгнуть контракт. Но такие люди, как он, подобные шаги воспринимают как слабость. Сколько человек находится сегодня под твоим началом? — Старик говорил как-то книжно. Такое впечатление, что последние пятьдесят лет своей жизни он провел не за колючей проволокой, а в академических стенах.
— Десять человек. Четверо — здесь, в зале, остальные — на выходе.
— Сделаем вот что: попытайся проследить, куда они поедут. Меня очень интересует их нора.
— Хорошо, сделаю, — кивнул Лось и вышел. Гоша Антиквариат продолжал наблюдать за Филином. Безусловно, это была ночная птица, даже сейчас он старался избегать яркого освещения, предпочитая идти вдоль стен, где световой поток был не столь ярок.
И следом за ним двинулись двое парней в очках. Шли они ровной «вилкой», чтобы соединиться у самых дверей, непрерывно держа в поле зрения свой сектор. В случае необходимости они могли не только прикрыть спину Филина, но и устроить серьезную стрельбу.
Гоша Антиквариат щелкнул пультом: изображение на экране слегка сместилось, высветив крупную фигуру Лося, разговаривающего по мобильному телефону, и тотчас от толпы отделились три человека и, поглядывая на часы, двинулись в сторону дверей.
У входа в аэропорт стоят еще несколько человек, и если действовать очень умело, то можно будет прилипнуть к «очкарикам» покрепче банного листа.
Через минуту вошел Лось. Чуть сутулый и оттого слегка повинный.
— Ну как? спросил Антиквариат, выключив монитор.
— Филин сел в «девятку» и поехал в сторону города. Я отправил за ним своих людей.
— Ты не упустил тех двоих?
— Все в порядке, — погасил вспыхнувшую улыбку Лось. — Они тоже не остались без внимания. Каждый из них сел в машину, и я прицепил к ним «хвосты».
— Очень разумно, — покачал головой Антиквариат, явно довольный оперативностью Лося. Он посмотрел на часы и добавил:
— Вот что, через пятнадцать минут начинается регистрация на мой рейс Москва — Париж. Ты не откажешь в любезности проводить старика? Да и багаж заодно поможешь донести.
— Нет проблем, Георгий Иванович. Только какие такие ветры несут вас в Париж?
— Душевные ветры. С этим городом у меня связано немало нежных воспоминаний, — оттаивая душой, не без грусти протянул старый вор. — Вы сейчас, молодежь, по-другому живете, все нахрапом норовите брать, силушка в чести, а в мое время главным считался котелок, — постучал он указательным пальцем по лбу, — и руки, — сделал он характерное движение, как будто бы пересчитывал деньги. — Когда-то карманники не были разобщены границами, и мы представляли из себя единое целое.
— У вас что, профсоюз, что ли, был? — хмыкнул Лось.
— Что-то вроде того, — серьезно отозвался Антиквариат. — Эх, красивые времена были, скажу я тебе, — зажмурился старый вор, словно кот, вспоминающий сладость мартовских ночей. — Мы были молоды и полны оптимизма. Признаюсь, у меня была мысль разбогатеть на карманных кражах, и мне понадобилось прожить немало лет, чтобы понять всю абсурдность своего желания. Деньги уходили так же быстро, как и приходили. О них я не жалею. Сейчас я понимаю, что так и должно быть. Важно общение. Мы встречаемся каждый год где-нибудь за границей и обсуждаем наши текущие дела.
— Какие же могут быть общие дела? — попытался скрыть усмешку Лось.
От Гоши Антиквариата не укрылся его тон, и, зацепив внимательным взглядом Лося, он произнес с наставительной паузой:
— Это ты напрасно… мой дорогой друг. Среди карманников, во всяком случае, в те времена, когда промышлял я, было очень немало сиятельных особ. И даже из королевских дворов. Благодаря их помощи мы имели допуск на светские вечеринки, куда приходила очень упакованная публика. Работы хватало всем: кто имел манеры, работал внутри, ну а те, кто попроще, такие, как я, — на губах Антиквариата застыла лукавая улыбка, — царапал снаружи. Ты знаешь, к кому я сейчас направляюсь? — неожиданно спросил Георгий Иванович.
Лось ответил ему улыбкой. Чудаковатый старик нравился ему все больше.
Он мог порассказать немало забавных историй.
— Нет.
— К маркизу! Причем к самому настоящему. Ты даже не представляешь, сколько мы золота выгребли с ним на пару из карман господ, — и уже с некоторой грустью добавил:
— Где оно сейчас?.. Вот так-с!
Сильный женский голос, слегка искаженный могучими динамиками, отчего он казался каким-то неестественно-синтетическим, пробился через толщу стекла.
— О! — прислушался старик. — Кажется, зовут на регистрацию. Жан будет мне очень рад, — и лицо старика довольно расплылось. — Всегда приятно встречаться с друзьями, с которыми довелось провести лучшие годы молодости.
Глава 12.
НАСМОРК — ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ БОЛЕЗНЬ НАТУРЩИЦ
Мастерская Григорьева находилась недалеко от Таганской площади, под самой крышей семнадцатиэтажного здания. Через огромные стекла была видна Москва-река, одетая в каменные берега. Месторасположение мастерской было красивым и во всех отношениях недешевым. Возможно, он никогда и не сумел бы приобрести такую, если бы не вышел на крупных заказчиков в Америке. Их интересовала Москва конца девятнадцатого столетия, и за картины из той эпохи они обещали платить по самым высоким меркам. Ему оставалось только выбрать из альбомов наиболее выигрышные фотографии и перенести их на полотна.
Григорьев догадывался, что заказчик будет щедрым, но чтобы настолько! И уже после пяти картин у него возник вопрос: построить небольшой особнячок где-нибудь на окраине Москвы или все-таки купить мастерскую в центре города?
После некоторых раздумий Григорьев решил остановиться на втором.
Изрядно подустав от городских видов, он решил заняться женской натурой.
И не такой, какая обычно манит студентов художественных академий, — с пышными телесами и выразительной мордашкой. А иной, где, кроме плоти, непременно должна присутствовать чувственность. Подобное осознание приходит только с возрастом.
Нужно перевести немало краски, чтобы дорасти до очевидного.
В этот раз его натурщицей была восемнадцатилетняя девушка. Хороша собой, впрочем, как и большинство девушек в ее возрасте. Это позже их кожа теряет эластичность, поры на лице укрупняются, а на бедрах прочно оседает целлюлит, но сейчас она выглядела как греческая богиня. Но более всего Григорьева тронули глаза девушки — нельзя сказать, что они были величиной с блюдце, но вот грусть, что пряталась в черных зрачках, делала их по-настоящему красивыми. Именно на лицо и плавный изгиб носа стоит обратить особое внимание.
