— На курорте… в тюремном лазарете, — не без гордости проговорил золотозубый. — Я вот, чтобы сюда попасть полкило гвоздей проглотил. Афоня заточкой себя исчеркал, Гришуня, — кивнул он куда-то в сторону — живот себе напильником проколол. А вот ты все путем, — в голосе прозвучало уважение, — по всем понятиям лег. За тебя вся кича гудела! Ты хоть знаешь, кого уделал?
— Кого? — едва прошелестел губами Матвей.
— Рыбака, Колю Педрило и Чухана. Они костяк в пресс-хате держали. Их уже давно приговорили, и если бы в общую камеру перевели, так они бы и часа не прожили. А ты их уделал одним махом! А посмотришь на тебя, так не скажешь, что ты на такое способен. — И уже серьезно, мгновенно избавившись от излишней веселости, заговорил:
— Если тебе что-то нужно будет, так сразу скажи. Водички попить. Или еще куда. Да ты не тушуйся, чего ух там, могу и до «утки» отнести.
Такого геройского пацана не грех и на хребет взять. Западло не будет!.. Люди поймут, — сверкнул он вновь золотыми зубами. — А может быть, ты фруктов хочешь?
У нас тут дорога отлажена, братва нас балует гревом, даже апельсинчики передают. Хочешь один?
Тихоня хотел отказаться, но в воздухе уже повис ароматный запах апельсина.
— Давай, давно не пробовал.
— Ты не стесняйся! Вот я тебе и на дольки разделю, чтобы сподручнее хавать было. Если хочешь, так я тебя и покормить могу.
— Оставь, — едва пошевелил языком Тихоня, — как-нибудь справлюсь.
Золотозубый, наклонившись к самому лицу Матвея, проговорил:
— А может, что на волю хочешь передать, так это мы быстро организуем, завтра уже будут знать.
— Хорошо, — подумав, отвечал Тихоня, — на волю хочу черкануть пару строчек… Ручка с бумагой найдется?
— А то как же. — Золото во рту крепыша победно заблистало. Он отступил на два шага, поднял с тумбочки карандаш с листком бумаги и протянул его Тихоне.
— Пиши.
Матвей пошевелился и почувствовал, что тело представляет из себя одну сплошную боль. Стиснув зубы и стараясь не застонать, он неторопливо и печатными буквами стал выводить маляву. А когда была поставлена последняя точка, сложил ее в несколько раз и попросил:
— Пацаны, письмецо бы прошили нитками.
— Сделаем все в лучшем виде, а кому передать-то?
— Вот этому человеку, — написал Тихоня на листочке несколько слов.
— Все будет в ажуре, браток, можешь не сомневаться, а еще от себя кое-что передам, чтобы гонец почтением почувствовался. Может, ты ширануться хочешь, так мы и это организуем, у нас и дурь есть… — И, получив от Тихони молчаливый отказ, сказал:
— Ну и правильно. Силы береги.
Тихоня улыбнулся. Прямо перед собой он увидел несколько благоухающих апельсиновых долек. Он подцепил самую тонкую из них и положил в рот. На язык брызнул свежайший сок, заставив его захмелеть. А потом легонько сжал осколками зубов мякоть и сильно поморщился от резкой и неожиданной боли.
* * *
Сигнализация сработала в два часа ночи. Как это всегда бывает, очень неожиданно. Габаритные огни, яростно отбрасывая по сторонам алые отблески, немилосердно паниковали под истошный вой сирены. Эдакая полуночная светомузыка, способная потревожить жильцов в радиусе трех кварталов.
Так могла орать только его «Мицубиси». Вой сирены собственного автомобиля Захар легко отличал от многих схожих сигнализаций.
Выглянув в окно, он увидел парня в темной рубашке и джинсах. Он стоял у машины и, посматривая на окна, курил. На автомобильного вора он не походил — те очень и очень осторожны, не походил он и на наркомана, готового за один колпак от колеса идти на большой риск. Обыкновенный парень, решивший полуночной сиреной попугать уснувших жителей.
Сигнализация смолкла. Но, похоже, подобный оборот парня не устраивал, отшвырнув сигарету, он с силой ударил по колесу носком ботинка и вновь принялся слушать похабные завывания машины. Неизвестный смотрел прямо на окно квартиры Захара, но вряд ли был способен различить в почти черном проеме хозяина.
Чертыхнувшись, Захар влез в джинсы, быстро застегнул куртку и надел ботинки. Неожиданно его обожгла мысль, а что, если все это подстроено? Как только он ринется на выручку своей плачущей машине, из-за дерева шагнет мужчина без особых примет и с расстояния пяти метров, не дав ему ни одного шанса на спасение, полоснет по корпусу из короткоствольного автомата длинной небрежной очередью.
Рука машинально потянулась к вешалке, где висела кобура с «Макаровым».
Вытащив пистолет, он сунул его в карман куртки, в случае опасности можно будет стрелять, не вынимая пистолет из кармана.
Быстро спустился вниз. Кажется, никакой опасности. Парень стоял на прежнем месте, чуть опершись о капот, и все так же, не показывая беспокойства, покуривал.
— Тебе что, эта машина мешает?
— Это твоя, что ли, тачка? — спокойно спросил парень, с интересом разглядывая подошедшего Захара. Руку с капота он все же убрал, но резких движений не делал.
— Моя.
— Тогда я к тебе.
Потревоженная машина успокоилась на самой высокой ноте, брызнув напоследок в ночь красным сиянием.
— Что хотел?
— Отойдем малость в тень, не под окнами же нам пастись. Перетереть срочно надо. Уважаемые люди обратились. Так бы к тебе на хату зашел, да номера квартиры не знаю. Пришлось тачку твою потревожить, на нее наколку дали.
Отошли недалеко, за трансформаторную будку, и она надежно укрыла мужчин в своей тени.
— И что дальше?
На губах парня мелькнула едва заметная улыбка — он сунул руку в накладной карман рубашки и вытащил небольшой картонный конверт, вдоль и поперек прошитый грубоватыми черными нитками.
— Это тебе малява от дружка твоего, Тихони.
Несмотря на молодость, парень умел смотреть прямо в глаза и, похоже, сполна удовлетворился замешательством Захара, всего лишь на мгновение промелькнувшим на его лице.
Парень был молодой, не больше двадцати. Один из тех, кто входит в крепкое окружение лагерного пахана, — на безымянном пальце выколот перстень с короной. Похоже, что и сам он не так давно откинулся.
Конверт Захар взял левой рукой, в правой — «ствол». И, не взглянув на него, бережно уложил его в карман джинсовой куртки.
— Еще что?
Парень удивленно хмыкнул:
— А этого тебе мало, что ли? — и уважительно протянул:
— А ты молодец, не испугался. Тихоня знает, с кем дружбу водить. Ты такой же недоверчивый, как и он, даже сейчас руку со «стволом» из кармана не вынимаешь. Ну да ладно, я почапал. Свое дело я сделал, — кивнув на прощание, он пересек двор и быстро скрылся за углом.
