15
Можно сказать что я впервые с ужасом осознал что это на самом деле такое – быть японцем – Быть японцем и потерять веру в жизнь, быть мрачным как Бетховен и сверх того еще японцем, за всем этим стоит мрачность Басе, громовая грозовая хмурь Исса или Шики, на коленях в снегу с поникшей головой, коленопреклоненное забвенье всех древних коней тысячелетнего праха Японии.
Он сидит на скамейке глядя в землю и на вопрос Дэйва: «Скоро поправишься, Джордж?» отвечает просто: «Не знаю» – По-настоящему это значит «Мне все равно» – Всегда такой расположенный ко мне, сейчас он почти не обращает на меня внимания – Он слегка нервничает: другие больные, солдаты-ветераны, увидят что к нему приехала компания драных битников, в том числе Джоуи Розенберг который скачет по траве, с искренним восхищением разглядывая цветочки – А маленький аккуратный Джордж, всего 5 футов 5 дюймов и сверх того несколько фунтов, такой чистенький, с мягкими как перышки детскими волосами и изящными руками, просто смотрит в землю – И отвечает как старик (а ему всего 30) – «Я думаю все эти разговоры о Дхарме, насчет того что все есть ничто, просто проникли в мои кости» – предполагает он, и я содрогаюсь – По дороге Дэйв предупреждал что Джордж очень изменился) – Но я пытаюсь бодриться: «А помнишь тех танцовщиц в Сент-Луисе?» – «Ага, блядский подарочек» (он имеет в виду кусочек надушенной ткани, который бросила нам в танце одна из девчонок, а потом мы прицепили его к кресту, отмечавшему на трассе место катастрофы, выдернули его из земли на кровавом аризонском закате и прицепили платочек туда где была голова Христа, так что когда мы притащили этот крест в Нью-Йорк и конечно же давали всем нюхать платочек, Джордж заметил как это у нас подсознательно красиво получилось, все раздолбаи Гринвич-Виллидж, заходя в гости, брали крест и подносили к носу, будто прикладывались) – Но теперь Джорджу все равно – И вообще нам пора.
Но эх, когда мы уже уходим и машем ему, и он на всякий случай оборачивается прежде чем войти в здание, я отстаю от всех и несколько раз оборачиваюсь помахать – Наконец прячусь за угол, выглядываю и машу опять – Он же прячется за куст и машет в ответ – Я бросаюсь за куст и выглядываю – И вот уже два безнадежно безумных мудреца валяют дурака на лугу – По мере того как мы расходимся дальше и он все ближе к двери, мы изобретаем бесконечно малые жесты стремящиеся к нулю; когда он заходит внутрь, я дожидаюсь пока он высунет палец – И высовываю ему из-за угла ботинок – А он выглядывает одним глазом – А я просто кричу: «У!» – А он тогда ничего не высовывает и молчит – И я прячусь за углом и ничего не делаю – Но вдруг выскакиваю, и ОН выскакивает, мы оба осуществляем махание и прячемся в свои укрытия – Затем я делаю серьезный ход: быстро ухожу прочь, но вдруг оборачиваюсь и машу опять – Он пятится задом и машет – Чем дальше я отхожу, теперь тоже пятясь, тем сильнее машу – Наконец между нами уже ярдов сто, так что игра становится почти невозможной и все же как-то продолжается – Наконец я вижу дальний печальный дзенский взмах – Я подпрыгиваю и бешено машу обеими руками – И он тоже – Он заходит в больницу, но через секунду выглядывает уже из вахтерского окошка! – Я, прячась за деревом, показываю ему «нос» – На самом деле конца этому нет – Все уже в машине и не понимают что меня держит – А держит меня осознание того что Джордж поправится, будет жить и учить людей веселой правде, и Джордж знает что я знаю, потому и играет со мной в эту игру, волшебную игру радостной свободы, которая собственно и есть дзен или, скажем так, сокровенный смысл японской души, «И когда-нибудь я поеду с Джорджем в Японию», – говорю я себе совершив последний крошечный взмах, ибо слышу как колокольчик возвещает ужин и вижу как прочие пациенты спешат в столовую, и зная что за невероятный аппетит скрывается в его тщедушном тельце не хочу задерживать Джорджа, и все же он выкидывает последний фортель: выплескивает из окна стакан, длинный фрршш воды, и больше его не видно.
«Что бы это значило?» – чешу я в затылке направляясь к машине.
16
В завершение этого безумного дня в три часа ночи я сижу в машине несущейся по спящим холмам и портовым улицам Сан-Франциско со скоростью 100 миль в час, Дэйв с Романой ушли спать, все остальные тоже вырубились, а этот псих-сосед (богема, но и работяга, маляр, он приходит с работы в больших грязных сапогах, и сынишка с ним живет, жена умерла) – Я сидел у него, слушал как грохочет в колонке хай-фай джаз, Стэн Гетц, и случайно ляпнул, мол, Дэйв Уэйн и Коди Поумрэй два величайших водителя в мире – «Что? – кричит он, здоровенный светловолосый детина со странно застывшей улыбкой. – Слышь, я от погони удирал! пошли я тебе покажу!» – Скоро рассвет, а мы срываемся с Бьюканан-стрит, с визгом выруливаем поворот и он отпускает повода, мчится стрелой на красный свет, внезапно скрежещет влево и со всей дури взлетает на холм, на вершине я думал сбавит ход, оглядится – но он только прибавляет и практически слетает вниз, и мы стремимся по одному из крутейших спусков Фриско, мордой в залив, и он жмет на газ! на скорости сто миль в час мы слетаем к подножью холма, там перекресток, к счастью нам зеленый, мы проскакиваем, только разок чуть-чуть шаркнув о бордюр на перекрестке и еще раз когда улица вновь ныряет вниз – Выскакиваем к заливу и с визгом сворачиваем вправо – Через минуту мы парим над набережными у въезда на мост и прежде чем я успеваю отхлебнуть глоток-другой из своей распоследней бутылочки, уже паркуемся возле дома на Бьюканан-стрит – Величайший водитель на свете, кто бы он ни был, и я никогда больше его не видел – Брюс или как его там – Вот это я понимаю погоня.
17
В конце концов я вырубаюсь мычаще-пьяный на полу, на сей раз рядом с дэйвовским матрасом, забыв что хозяина там нет.
Но сейчас я вспоминаю что там случилась занятная вещь, еще до звонка Коди: я в идиотской беспомощной депрессии, со стоном вспоминаю о смерти Тайка и полуобморочном опыте у моря, но на батарее в туалете лежит «Джонсон» Босуэлла, книжка, которую мы так весело обсуждали в машине, открываю первую попавшуюся страницу, другую, начинаю читать с левого верхнего угла и вдруг возвращаюсь в прекрасно-совершенный мир: старый доктор Джонсон с Босуэллом попадают в шотландский замок своего покойного друга Рори Мора, пьют шерри у чудесного камина и смотрят на портрет Рори Мора, там же с ними его вдова, и вдруг Джонсон говорит: «Сэр, вот что я сделал бы чтобы завладеть мечом Рори Мора, – (на портрете старина Рори со своим шотландским скакуном) – Я бы пронзил его кинжалом, я с удовольствием заколол бы его как зверя» – и, слезящийся с похмелья, я понимаю что для Джонсона это был единственный способ как-то выразить вдове свою скорбь о кончине Рори – Такой ужасный, иррациональный и вместе с тем совершенный способ – Я бегу на кухню, где Дэйв Уэйн с кем-то еще уже завтракают, и давай им все это зачитывать – Джонси недоверчиво смотрит на меня поверх трубочки: откуда такая литературность с утра пораньше, но это вовсе не литературность – Опять я вижу смерть, смерть Рори Мора, но Джонсон дает смерти идеальный ответ, настолько что я желал бы чтобы он сидел тут на кухне – (Помогите! – думаю я).
Коди звонит из Лос-Гатоса, сообщает что потерял работу в шиномонтаже – «Это из-за нас?» – «Нет-нет, совсем другое, ему просто надо кого-то уволить, там какие-то долги, закладные, какая-то тетка подает в суд за подделку чека, короче надо искать другую работу, при этом ренту платить и вообще полный пиздец, эх, слушай, дружище, умоляю или не умоляю, честное слово, Джек, эх, одолжи сто долларов, а?» – «Да ради Бога, Коди, сейчас приеду и не одолжу а просто ДАМ тебе сто долларов» – «Да ты что, правда, слушай, на самом деле я запросто смогу отдать, но если ты настаиваешь – (шуршит ресницами по трубке, знает что так и есть), – солнышко, ну приезжай и дай мне эти деньги, сынок, порадуй стариковское сердце!» – «Сейчас мы с Дэйвом приедем» – «О’кей, я тогда сразу уплачу ренту, сегодня ведь пятница, или нет четверг или что, а, точно четверг, до понедельника можно не искать работу, поживешь у нас, все выходные будем валять дурака и трепаться как бывалоча, могу тебя в шахматы расчехвостить или сходим на бейсбол, – (и шепотом), – смотаемся может в город, поглядишь на мою деточку» – Я спрашиваю Дэйва – да, он готов в любой момент, куда я туда и он (как я сам часто следую за кем-нибудь), что ж, снова в путь.
