– Вот дурак…
Глава 6
Вечерок удался на славу.
Электричества в доме не было, но Палыч снял с “Нивы” аккумулятор и, поколдовав минут десять, подсоединил к нему вынутую все из той же “Нивы” магнитолу. Кассет у них было всего три штуки, и они гоняли их по кругу до полного обалдения. Впрочем, все были довольны, поскольку собрались они все-таки не на танцульки.
Когда официальная часть закончилась и все почувствовали себя в достаточной степени разогретыми, консервативный Палыч прихватил со стола недопитую бутылку водки, крепко ухватил Светку за правую ягодицу и уволок ее за фанерную перегородку, где они немедленно принялись размеренно скрипеть ржавой панцирной сеткой, ухать, вскрикивать и даже рычать. Время от времени жидкая перегородка сотрясалась от гулких тяжелых ударов – то ли Палыч от избытка чувств колотил в нее пудовым кулачищем, то ли Светка барабанила пятками, – и тогда за отставшими обоями что-то сыпалось с громким шорохом.
Поначалу эти звуки отвлекали Шубина, но вскоре Таня заставила его забыть обо всем на свете. Он был старым холостяком, никогда не страдавшим от недостатка женского внимания, но до сих пор не верил, что подобное случается не только на страницах эротических романов, но и в реальной жизни. Таня умело, ни разу не оступившись, провела его по узкой грани между наслаждением и пыткой, и он заснул уже под утро, чувствуя себя выжатым досуха и неспособным даже на то, чтобы согнать с собственной груди муравья.
Подслеповатое оконце уже начало наливаться жемчужно-серым светом. За тонкой фанерной перегородкой заливисто храпел Палыч, постанывала во сне измученная Светка. У нее были какие-то проблемы не то с почками, не то с печенью, она мучилась от сильных болей всякий раз, как выпивала чего-нибудь покрепче кефира, а это случалось с ней не меньше шести раз в неделю.
Таня бесшумно сбросила с кровати босые ноги и одним быстрым движением встала с постели. Спавший рядом с ней Шубин даже не пошевелился. Она знала, что осторожное, крадущееся движение скорее разбудит спящего, и потому действовала так, словно ей было безразлично, проснется он или нет.
Шубин не проснулся.
Одеваться не хотелось. Оглядевшись, Таня сняла со вбитого в стену гвоздя пиджак Шубина, набросила его на голое тело, поплотнее закуталась и, сунув босые ступни в туфельки, выскользнула в сени, зачем-то прихватив с собой сумочку. Из сеней донесся осторожный стук отодвинутой щеколды, скрипнула перекошенная дверь, и снова стало тихо.
Через несколько минут Таня вернулась, поставила сумочку на пыльную лавку у дверей, сбросила пиджак, сняла туфельки и скользнула под одеяло. Ее гибкое тело было прохладным от утреннего тумана, и разомлевший во сне Шубин беспокойно завозился, когда ее холодноватая кожа прикоснулась к его разгоряченному жирному боку. Таня брезгливо поморщилась от этого прикосновения – теперь, когда все спали, не было нужды в притворстве, – и отодвинулась настолько, насколько позволяла узкая кровать. Шубин, не просыпаясь, придвинулся ближе и положил ей на грудь тяжелую волосатую руку с пухлой короткопалой ладонью. Таня стиснула зубы и осталась лежать неподвижно – отодвигаться было уже некуда.
Она долго лежала на спине, закаменев в неудобной позе, и, почти не мигая, смотрела в низкий, подшитый грязно-серыми от времени досками потолок. Через некоторое время ей захотелось курить. На придвинутом к самой кровати липком от грязи колченогом табурете лежали пачка сигарет и зажигалка. Таня выкурила сигарету, продолжая смотреть в потолок расширенными, странно неподвижными глазами, потушила окурок о сиденье табурета, зашвырнула его под кровать и снова затихла, вытянув руки вдоль тела и прислушиваясь к тяжелому дыханию Шубина. От адвоката разило перегаром, дорогим одеколоном и едва ощутимым пряным запахом мужского пота. Потом раздался негромкий шипящий звук, и из-под одеяла потянуло отвратительной вонью. Таня не пошевелилась и даже не задержала дыхание. Ей приходилось обслуживать мерзавцев, которые обожали – за отдельную плату, естественно, – закончив свое дело, помочиться на партнершу. Половой акт был для них лишь прелюдией к этому последнему унижению. Делая это, они стонали от удовольствия и все время норовили попасть в лицо. А вонь… Подумаешь, вонь! Таня лишь мимоходом отметила про себя, что модные адвокаты время от времени портят воздух точно так же, как простые смертные.
Она не сомневалась, что может вытерпеть любое унижение и перешагнуть через какое угодно отвращение, потому что знала: они заплатят. Рано или поздно все они заплатят. Скорее рано, чем поздно, и цена будет страшной. И не хватит всех денег мира, чтобы откупиться…
Она лежала так еще около часа. За окном почти совсем рассвело, где-то истошно завопил одинокий петух, но тут же замолчал – то ли засмущался, то ли сообразил, что, оставшись в одиночестве, не стоит особенно орать и распускать хвост, не то живо угодишь в суп. Таня не волновалась. Она сделала все именно так, как было нужно, остальное зависело не от нее. В любом случае лично ей ничто не угрожало.
Подумав об этом, Таня улыбнулась. Было бы забавно, если бы хоть что-то в мире могло угрожать Тане!
Вскоре в отдалении послышался шум двигателя. Приблизившись, он начал двоиться, и Таня поняла, что машин две. Натужно подвывая на ухабах и рытвинах, автомобили подъехали совсем близко и остановились напротив дома.
Таня не шевелилась до тех пор, пока в сенях не послышались осторожные шаги и в комнату не заглянуло широкое румяное лицо с густым ежиком волос и тупыми свиными глазками. Тогда она поднялась, ничуть не стесняясь своей наготы, и принялась неторопливо и тщательно одеваться. Люди, которыми постепенно наполнялась комната, время от времени воровато косились в ее сторону, но тут же испуганно отводили глаза. Они были в курсе.
Последним в комнату вошел пожилой мужчина, одетый так, словно собирался с минуты на минуту отправиться на какой-нибудь светский раут. Его седая, слегка поредевшая шевелюра была уложена волосок к волоску, суховатое лицо со скошенным назад черепашьим подбородком лоснилось после тщательного бритья, рубашка резала глаза своей первозданной белизной, на пиджаке не было ни пылинки, а идеально отутюженные брюки аккуратными складками ниспадали на сверкающие носки ботинок. Не хватало разве что шелкового цилиндра и тросточки, чтобы каждому стало ясно: перед ним настоящий джентльмен в лучших традициях доброй старой Англии.
Пожилой джентльмен шагнул в грязноватую комнату, подчеркнуто стараясь не задевать краями одежды стены и мебель, чтобы ненароком не испачкаться. Его свита почтительно расступилась. Он остановился напротив кровати и некоторое время с брезгливым любопытством разглядывал спящего Шубина. Потом его взгляд переместился на Таню, которая стояла у окна, неторопливо застегивая блузку, и его холодноватые, неопределенного голубовато-серого цвета глаза заметно потеплели. Он благосклонно кивнул девушке и снова повернулся к адвокату. Шубин продолжал безмятежно посапывать, не ведая, что над его головой уже сгустились грозовые тучи. Бросив на Андрея Валентиновича последний взгляд, пожилой джентльмен молча отступил от кровати и негромко сказал:
