Чертова девчонка! Ведь не заметил, как выросла! И речи научилась гладко излагать... “Мой господин очень мудр и знает причины всякого дела, но ни одной истинной... Как глуп мой господин!” Или вот это: “Ты дорог сердцу моему...”
Его собственное сердце вдруг начало биться сильнее и чаще, и минуту-другую Семен размышлял, можно ли любить двух женщин – скажем, Клеопатру и ту же Гюльчетай. Ничего противоестественного в этом не нашлось, если учесть местный обычай и желания самой То-Мери, что были изложены ясно и прямо: “Ты дорог сердцу моему...” А сердцу, как известно, не прикажешь!
Еще один дар Та-Кем, мелькнула мысль, еще одна ниточка, что привязала его к новой родине... Может, не ниточка – канат! Он вдруг почувствовал, что за минувшие годы эта земля, ее жизнь и тревоги, ее обычаи и верования, ее города и народ – все это медленно, неудержимо просачивалось в его душу, оттесняя прошлое сначала в сны, а после – в смутные видения, которые и сном не назовешь, – так, проблеск молнии на фоне пальм и пирамид... Во всяком случае, сны о прошлом стали теперь редкими, и больше он не боялся проснуться и обнаружить, что валяется в Баштаровом подвале, на грязном тюфяке, рядом с вонючей парашей. Пять лет – изрядный срок, вполне достаточный, чтоб убедиться: возврата к прошлому не будет.
Прошлое не беспокоило его, но между ним и настоящим существовала тайна, некая загадочная связь, лишавшая по временам покоя. Как он попал сюда? Зачем? С какой-то неведомой целью или случайно? Божьим соизволением или по воле сил, что подчинялись логике и разуму?.. Хорошие вопросы! Если вдуматься, они могли свести с ума!
Он размышлял на эту тему непрерывно, пока не понял, что должен так ли, иначе выбрать одно из объяснений и убедить себя в том, что достучался до истины. Мысль о божьем вмешательстве, переселении душ и кознях инопланетных пришельцев Семену не импонировала; он, дитя двадцатого века, был чересчур рационален для измышлений в сфере мистики. Природный катаклизм казался более приемлемой гипотезой – хотя бы потому, что тайн и загадок в природе не счесть, и если бывают черные дыры, дыры в бюджете и дыры в карманах, то, значит, и время не застраховано от дыр. Возможно, эти дыры мелкие, величиной с песчинку, размышлял Семен, и мы их попросту не замечаем, хотя Вселенная ими кишмя-кишит; а вот дырища покрупнее – редкость. И уж совсем невероятный случай, чтобы она накрыла какой-то объект и он в нее благополучно провалился... Факты? Доказательства? Прямых доказательств нет, а косвенные, может быть, найдутся... Положишь на стол карандаш или, к примеру, очки, а через день глядишь – исчезли! Твердо помнишь, куда положил, когда положил, зачем положил, однако предмета нет, будто корова языком слизнула. А все потому, что провалился! И ходит в этих очках Ван Гог, а карандаш мусолит Рембрандт...
Но более всего Семена привлекала мысль о некоем эксперименте с незапланированными последствиями. Представим, думал он, что в будущем изобретут машину времени; весьма вероятно, что хронавты отправятся в Древний Египет, перемещаясь к тому же в пространстве, и траектория полета пройдет через Чечню. Конкретно – через подвал Баштара... Еще представим, что машина, погружаясь в прошлое, рождает темпоральный вихрь – то есть дыру, в которую он провалился; смерч времени всосал его и выбросил на нильский берег, и все это – дело случайное, а потому вопросы “для чего?”, “зачем?” снимаются с повестки дня. Он – всего лишь затерянный в чужой эпохе путник, а не блюститель истории, чья миссия – стоять на стреме в ключевой момент... Провались они к дьяволу, эти моменты! Он предпочел бы просто жить, не беспокоясь о том, чтобы не удавили Тутмоса, и не заботясь об иных событиях – экспедиции в Пунт, строительстве храма, трактатах, которые пишет Инени, и возвышении Сенмута... Если бы он только знал, что все это случится так или иначе, с его участием или без оного!..
Гипотеза о машине времени и путешествующих в ней хронавтах была соблазнительной, ибо давала Семену полную свободу действий. Он постарался поверить в нее – или, во всяком случае, считать рабочим предположением; он даже решил отыскать кое-какие факты в ее пользу. Строительство храма Хатор уже началось и двигалось в хорошем темпе, а для него были нужны камень, металл, орудия, канаты, краски и стекло, еда и жилища для мастеров, быки, древесина, повозки, корабли и тысяча других вещей, которые изготовлялись тут и там в Обеих Землях, от Дельты и до первого порога. За этим добром отправляли помощников, каменотесов, строителей либо писцов, но и Семену поездки были не в тягость – многое в древней земле Та-Кем казалось достойным изучения и удивления. Однако кроме любопытства был у него еще один резон.
Хронавты! Путники из будущего! Вдруг и в самом деле они пребывают в этой эпохе, и вдруг – чем черт не шутит! – пути их пересекутся? Где-нибудь в Мен-Нофре, Пермеджеде, Абуджу или в Саи... А если он их не встретит, то, может быть, найдет какие-то следы? Сам, лично, или его осведомители из Братства Сохмет... Рассказы о странных людях, пришельцах из пустоты, могущественных колдунах... повествования о загадочном, необъяснимом, легенды о богах в сверкающих хрустальных колесницах... что-нибудь такое-этакое – о полетах в небе, о рукотворных молниях и слугах из железа с четырьмя руками...
Он встретил многих странных людей и выслушал массу странных рассказов, ибо обитатели Та-Кем не жаловались на отсутствие фантазии. Увы! – следов хронавтов не нашлось... Что, впрочем, не опровергло его гипотезу – Та-Кем был страной с тысячелетней историей, и были в ней периоды поинтереснее нынешних. Скажем, эпоха Снофру и Ху-фу, время строителей пирамид... Может, туда и отправились хронавты?
Но в ту эпоху, хоть любопытную, но очень далекую, Семена совсем не тянуло, так как не было в ней ни брата Сенмута, ни друга Инени, ни прекрасной Меруити. И не было То-Мери.
Та-Кем, однако, существовал – и пятьсот, и тысячу лет, и полтора тысячелетия тому назад.
Пожалуй, не леса Амазонки, не подпирающие небо вершины Гималаев, не великая азиатская степь, не гигантские водопады и разломы земной коры, а именно это место являлось самым необычным, самым уникальным на планете. Во всяком случае – самым щедрым и благоприятным для жизни. Длинные узкие полосы плодородных земель по обеих речным берегам – будто зеленая лента с голубой прошивкой водной нити, брошенная среди желтых, оранжевых, бурых песков. Раз в год, когда в экваториальном африканском небе растворялись шлюзы, знаменуя начало сезона дождей, Нил переполнялся ливневыми водами, затоплял берега и большую часть поймы, которая в этот период превращалась в озерный край. Селения и города, лежавшие на возвышенностях, становились отрезанными друг от друга островами, сухопутные дороги исчезали, и лодка да плот были единственным средством передвижения. Затем воды начинали убывать, оставляя на полях плодородный ил, и это естественное удобрение давало жизнь злакам, травам и деревьям. Давало щедро – в год снимали по два-три урожая зерна, овощей и фруктов.
Великий Хапи трудился как хорошо отлаженный механизм, год за годом, столетие за столетием, и жизнь страны определялась подъемом и спадом речных вод. Здесь не было весны и осени, зимы и лета, и год состоял из трех сезонов – Половодья, Всходов и Жатвы или Засухи. Половодье длилось с середины июля по середину ноября, включая месяцы фаофи, атис, хойяк и тиби; Всходы – с конца ноября по середину марта, с месяцами мехир, фаменот, фармути и пахон; Засуха – с конца марта по середину июля, и месяцы этого сезона назывались пайни, эпифи, месори и тот.
