Странные чувства: с одной стороны, мы ощущали себя причастными к Истории и ликовали, отчетливо сознавая, что никто из наших друзей, приятелей, знакомых и родственников не окажется в этот день, вечер, час столь близко к географическому эпицентру мировой истории, но, с другой стороны, мы одновременно как бы сидели на русской советской кухне однокомнатной квартиры, где в единственной комнате стоит гроб с хозяином, и все заходят, заходят люди. И бабы плачут. И дождь идет. И чернота за окном. А завтра настанет день, будут похороны, несильные мужики понесут гроб, упираясь, чтоб не стукать его об узкие стенки, перила. Полагаю, что в подобном моем размышлении нет ничего криминального.
– Я предлагаю вам, Евгений Анатольевич, запомнить все это на всю жизнь, – тихо сказал Д.А.Пригов.
– Я тоже хотел вам это предложить, Дмитрий Александрович, – тихо ответил я.
– Согласен, товарищ!..
– И я согласен, товарищ!..
Воробьевы горы? О нет, нет, не то, не о том...
Немного помолчав, мы решили ехать домой, ибо все, что нам было нужно, мы уже увидели и услышали.
31 декабря 1982 года
Наступает Новый год, и сюжетная часть моих посланий практически закончена. Остается лишь добавить, что больше у нас документов никто не спрашивал. Мы беспрепятственно потоптались у знаменитого фонтана (арх. В.И.Долганов), спустились в подземный переход, вышли к гостинице с знакомым названием «Метрополь» и пересекли площадь, чуть задержавшись близ роскошных автомобилей, каковые принадлежали, скорей всего, иностранным постояльцам этой гостиницы, посетившим нашу Родину в столь скорбный для нее час. Видели издали, как там, около Дома Союзов, странно переливается в ночном осеннем воздухе уголок этого Дома, снова видели различных военных, милиционеров, дружинников, вошли в метро «Площадь Революции», которое было набито битком, и каждый встречный вопросительно, колеблясь, вглядывался в нас: не больны ли, не безумны ль, не пьяны ли? Но с нами было все в порядке.
Последняя деталь. Когда мы зашли в пустой подземный переход, там, скучая в одиночестве, читал какую-то мятую книгу какой-то толстенький майор, прислонившийся к какому-то железному ящику. Увидев нас, он испуганно вскочил, сделав неуклюжую попытку спрятать книжку за спину. Но, поняв, что если мы и птицы, то – малого полета, вопросительно, колеблясь, вгляделся в нас: не больны ли, не безумны ль, не пьяны ль? Но с нами все было в порядке.
А сам майор своим габитусом напомнил мне моего друга поэта А.Лещева, который, в свою очередь, как две капли воды похож на Пьера Безухова, каким его описал для русской публики великий Лев Толстой.
Новый год, Новый год! Сколько радости он обычно несет людям! Вот и сегодня – как по заказу выпал после вялотекущей осенней слякоти крепкий снежок, и установилась наконец стабильная температура –5°С, являющаяся необходимым и достаточным условием классической русской зимы, которая была, есть и будет всегда, несмотря ни на какие обстоятельства. И пар будет вырываться изо рта, и зябкая красавица запахнется в теплую шубку, и снегирь сядет на ветку, глядя вниз круглыми глазами, и на Крещение в проруби будет купаться лихой, пьяный мужик, и скрип шагов по снежной тропинке будет, и ожидание весны, лета, осени, новой зимы. Все будет, несмотря ни на какие обстоятельства. Все будет, и ничто не треснет. Так не может быть, чтоб все вдруг сразу треснуло, рассыпалось и, заметаемое космическими вихрями, навсегда исчезло в пространстве и времени, и чтоб наступил последний мрак, и нежить чтоб воцарилась во веки веков там, где играла жизнь.
Мне остается исполнить свой последний долг, то есть ознакомить тебя, Ферфичкин, с моей точнейшей записью процесса процессии. Ведь я на следующий день, 15 ноября 1982 года, уже не пошел на улицу, вовремя сообразив, что ничего ровным счетом не увижу в густой толпе. Я пришел к Д.А.Пригову, который вдруг выступил в необычной для него роли богатого владельца цветного телевизора, около которого мы все и уселись. Мы все пили чай с медом и смотрели в телевизор.
Вот подробная запись того, что я видел и слышал, и более ты, Ферфичкин, не дождешься от меня ни единого слова...
Вот эта запись.
ЗАПИСЬ ОТ 15 НОЯБРЯ 1982 ГОДА. ВОССТАНОВЛЕННАЯ 31 ДЕКАБРЯ 1982 ГОДА
Жест распорядителя – милости просим, Начальство.
Вдова под вуалью встает навстречу. Новый Вождь машет рукой, чтоб не вставала. Целует.
Фраза М. (Музыки? Вот уже и не помню, а ведь прошел всего месяц, и я записывал подробно). Фраза М. строга и печальна...
Вчера вечером речь по ТВ товарища Ч., редактора. Он сказал, что покойный ездил за сотни тысяч километров, чтобы бороться за мир, и теперь ему осталось немногим менее двух км от Колонного зала Дома Союзов до могилы... (Что он этим хотел сказать? Мне кажется, что человек всегда смертен, и смерть настигает его всегда, сколько бы хороших дел он ни сделал.)
14.11.82. Панихида по всем церквам по «новопреставленному».
«Он решителен, смел, верен в дружбе, в любой момент готов прийти на помощь товарищу».
«Он постиг лучшее, что дано (?) человеческой мудростью». (Цитаты. Чьи – не помню.)
Памятник в родном городе. Отлили из металла. Прометей. Прометеев огонь.
В 11 часов утра – часы на Спасской башне Кремля. Мимо часов пролетела черная птица.
11 часов 15 мин. Героическая тема в музыке усилилась.
– Медок хорош, – сказал, облизнувшись.
Вспоминали фильм. Чей фильм? Я его не видел.
Нет, не Фассбиндер. Фассбиндер мой сверстник. Он умер тоже.
11 часов 20 минут. Полковники несут венки, генералы, адмиралы – награды. Много.
Идут. Двое (?) отходят в сторону. Военный распорядитель велел им отойти в сторону, хотя он, возможно, в 100 раз ниже их чином.
Военные подняли гроб. Реквием.
Начальство. Гроб устанавливают на орудийный лафет.
Где Новый Вождь? Толпа мелькает. Обнажены сабли.
Загудела автомашина, но оказалось, что на улице. (Близ дома Д.А.Пригова, а не в телевизоре.)
Заглядывают, машут руками. На заднем плане. Надевают шапки, снимают.
Военные и музыка действуют четко. Штатские суетятся.
11 часов 30 минут. Поехали!
Начальство. Родственники впереди, человек 30. Жена, дочь, молодой человек с челкой. Офицер.
Что это? Два катафалка? Нет, помехи ТВ-монтажа. Чуть-чуть непонятно. Получилось, что процессия идет перпендикулярно метро «Площадь Свердлова».
ВВС. Странный у них флаг. Моряки.
Диктор:
«Его огорчал резкий поворот в политике США». «Бодрость... оптимизм... с редким остроумием...»
Крутятся корреспонденты фото и кино.
Поднимаются вверх по брусчатке мимо Исторического музея.
