Предисловие
Кто такой участковый врач? Человек, который помогает нам в болезни, — что-то вроде обслуживающего персонала, в котором нуждаешься, но не придаёшь ему особого значения. Сначала болезнь мешает, а потом и тем более нет причин обращать на него особое внимание.
Но если отойти от потребительского взгляда, то вдруг окажется, что обычный участковый врач — человек, встречающийся с миром, охваченным самыми различными недомоганиями, наблюдающий самое разное отношение людей к своим болезням. И если это человек веры, он очень многое может увидеть такого, что никак не укладывается в его должностные инструкции. А если ему ещё дан дар слова — он способен рассказать нам о чём-то исключительно важном. Может быть, даже более важном, чем выбор нужной таблетки.
Татьяна Шипошина уже много лет работает участковым врачом. А еще ей дан дар слова. И то, что судьба провела и проводит её через болевые точки нашего времени, — это одновременно и дар, и суровое испытание.
В каждой из трех повестей вошедших в книгу своя внутренняя пружина, своя интрига, своя тайна спасения. Но главное — это слово ищущей души, обращенное к ищущей душе.
Таких книг сейчас поразительно мало. Такие книги сейчас нужны чрезвычайно. Нам нужно спасать свой дом, свой квартал, свою страну. А значит — спасать свою душу и помогать в этом друг другу.
Виктор Кротов
Звёзды, души и облака
«Господи! Не в ярости Твоей обличай меня, и не во гневе Твоём наказывай меня… Нет целого места в плоти моей от гнева Твоего; нет мира в костях моих от грехов моих».
Псалом 37.
повесть
ТИХО наплывает сверху кинокамера, охватывая широкую излучину на юго-западе Крымского побережья. Вот оно, ласковое лазурное море — вот она, огромная лазурная чаша, сияющая и безбрежная.
Море, на подходе к берегу, становится сначала изумрудным, потом зелёным, и завершается белой, пенистой полоской. Полоска изгибается при переходе к золоту песчаного берега — то исчезает, то появляется вновь.
В кадр попадает огромный, бездонный, синий купол неба и лёгкие, перистые облака в высоте.
Камера опускается ниже, высвечивая расположенные на берегу строения. Это детские санатории. Это прекрасные здания — с широкими крытыми верандами, с какими-то чудными растениями, с дорожками, бегущими до самого моря.
Видны кровати, стоящие на верандах. Широкие такие, высокие кровати на колесиках. Эти кровати можно легко перекатить из палаты на веранду, и обратно.
Вот мы уже и поближе к одной из веранд.
Уже видно, как вздувается лёгким и светлым парусом ширма, делящая веранду на мальчиковую и девчоночью половины. Я слышу бряцание гитарных струн, звуки нехитрой песенки… Я уже ясно вижу и слышу всё происходящее.
Вместе с кинокамерой я останавливаюсь на небольшом расстоянии. Я прекрасно различаю лица этих людей, я узнаю их. Кажется, я жду, что сейчас кто-нибудь из них повернётся ко мне и скажет:
— Не стоит, не подглядывай, это наша жизнь!
— Да, ваша. Но ведь эта часть вашей жизни давно прошла! — отвечаю я.
— Ну и что! Кто дал тебе право рассказывать о нашей жизни? Кто дал тебе право рассказывать о наших тайнах, раскрывать наши секреты?
— Никто не давал. Только смотри, вот та девчонка тебе никого не напоминает?
— Нет!
— Присмотрись хорошенько, это же я, вон там стою, с книжкой!
— Ты? Разве это ты? Как ты… изменилась…
— Постарела?
— Угу.
— А ты сам сейчас какой, не знаешь?
— А когда это — сейчас? Сейчас?
Говорят, что ничто в жизни, подвластной неизвестным для нас законам бытия… да… ничто в жизни не исчезает бесследно, всё существует вечно и где-то постоянно сохраняется. Понять это трудно, можно только принять на веру.
Как же мне правильно ответить на это — «сейчас»? Я могла бы сказать, что сейчас — это всегда. Тогда почему же мой собеседник так молод?
Ладно, я попробую по-другому. Всё, что было когда-то, остаётся в нас, где-то оседает, видоизменяется, и уж эту, прошедшую часть нашей жизни — мы никак не можем опровергнуть, изъять или вычеркнуть. Она есть, есть всегда.
Мне кажется, что наша жизнь подобна собиранию букета. Не стоит выбрасывать ничего, ибо мы не знаем, как, и не знаем, с чем, будут сочетаться в дальнейшем каждый наш цветок, каждый сучок и каждая колючка.
Честно говоря, мы и не можем ничего выбросить, разве что мы можем их по-разному поставить — и свои цветы, и свои колючки, чтобы прийти затем — к определённому конечному результату. И даже, когда, по незнанию мы не призываем Божьего имени, Бог смотрит на нас со Своей высоты и зажигает Свои искры в наших сердцах. Я снова наклоняюсь к своему собеседнику:
— Позволь мне написать о нас! Я не хочу нас очернить или обелить, я просто хочу рассказать, что мы были, и какими мы были.
— Разве это важно кому-то?
— Важно? А разве важно море? Важен вот этот жёлтый песок? А ведь есть люди, которые никогда не видели моря. А есть и такие, которые никогда не думали о нём.
— При чём здесь море, песок?
— При том, что в этом мире — важно всё, даже если этого сейчас у тебя нет. И даже если ты сейчас не думаешь об этом.
— Что-то мудрёно. Но про песок мне нравится. Я так люблю ходить по морскому песку. Как он ласково обнимает ноги! Как блестят и переливаются его ракушки, как липнет к ногам морская трава… Правда, я сейчас лежачий, ты видишь. Я по этому песку уже целый год не ходил…
Глава 1. Костик Шульга
Я так люблю ходить по морскому песку. Как он ласково обнимает ноги! Как блестят и переливаются его ракушки, как липнет к ногам морская трава… Правда, я сейчас лежачий. Я по этому песку уже целый год не ходил… И не купался в море, уже второе лето пошло. Я ведь местный. Я тут, в санатории, один всего местный, из наших двух классов, из девятого и десятого.
Даже во сне постоянно снится, как я разбегаюсь и прыгаю в воду. Или снится, что я ныряю с бортика, с высоты, потом лечу, лечу — ныряю, а вынырнуть не могу. Начинаю задыхаться и просыпаюсь. Это у меня сон страшный. А когда я во сне просто купаюсь, то это сон — не страшный, а хороший.
Только я никому об этом не рассказываю. Я вообще ничего и никому про себя не рассказываю, а если смог бы, то и сам бы про себя забыл. Вернее, всё бы прошлое забыл, а новое бы всё придумал.
Вот, например, так бы придумал, как будто папа у меня — капитан дальнего плавания. Как будто бывает мой папа в далёких походах. Как придёт из похода, как возьмёт меня на руки — и поднимет, и обнимет меня крепко. Кучу подарков привезет….
