Она понимает — тот, кто стрелял — спас её. Иначе она бы улетела ещё выше, на солнце, и потом, падая, разбилась бы насмерть. А так — она стремительно падает вниз, больно ударяется о землю, но остаётся в живых. Анька снова чувствует боль в руке и просыпается.
Что, уже утро?
Опять сон, всё тот же сон. А я и ночи не заметила.
Глава 19
— А я и ночи не заметила.
— Доброе утро, доброе утро! — Лида распахивает двери палаты. — Вставайте, девчонки, вставайте, умывайтесь, кровати стелите.
Лида разносит таблетки, а Светке — уколы делает, сразу два. Светка не реагирует на уколы, только улыбочка чуть кривится в сторону.
— Всё, порядок, Светик, молодец! — Лида уходит.
— Давайте, давайте! Подъём! — вот уже и Люба с суднами. — Веселее, птички мои!
Подъём — в семь, а смена у персонала — в девять. Все утренние процедуры — на ночной смене.
— Анька, ты беги в ванную, умывайся сама, и иди, лежачих умывай! Теперь давай по очереди ходить. Наконец-то я от этого Миронюка вздохну, хоть через день — и то легче!
Наташка откровенно радуется облегчению своей жизни.
— А что, и мальчишек тоже я должна умывать? Это что, положено?
— Положено, положено, иди!
— Ну, раз положено… А то страшно…
Не бойся, привыкнешь, познакомишься со всеми, — ободряет её Маша, — иди, не бойся. Наши мальчишки — налево, узнаешь по такому красивому, который сидит, по Славику.
Никто и не заметил, как вздрогнула Наташка. «Как хорошо, что мне туда идти не надо», — подумала она ещё раз.
Вздохнула и Аська.
Анька берёт в умывальной таз и чайник. Набирает половину чайника воды, потом останавливается и топает на пищеблок. Там, в титане, добирает чайник горячей водой и идёт в палату к мальчишкам.
— О, новенькая! — все взоры устремляются на Ань-ку. — Как зовут?
— Аня. Кто будет умываться?
Пока Анька отвернулась, Миронюк сделал Славику знак — сейчас, мол, проверим эту новенькую, из чего она сделана!
— Ой, вода тёплая! — Серёжка подставил руки под струю. — Ой, здорово как! Ты где это тёплую взяла?
— В титане! На кухне-то всегда тёплая есть!
— А ты откуда знаешь?
— Жизненный опыт! — слова сами выскочили. «Откуда у меня эти слова выскочили? Я ведь не знаю таких!»— подумала Анька.
— Ну, ты молодец, спасибо! — Серёжка — человек бесхитростный, и благодарит сразу, от души. Анька же переходит к Миронюку.
Миронюк уже орудия пыток достал — мыло в зелёной мыльнице и зубную пасту со щёткой.
— Ой, водычка тэпла! — начал Миронюк. Он плескался, фыркал, брызгался, плевался, пока ему самому не надоело, или стыдно не стало — кто знает.
Анька же стояла спокойно, и как бы не глядя на Кольку, хотя и воду подливала вовремя. Она смотрела в окно и, когда, по мысли Миронюка, она должна была бы уже сорваться, она вдруг спокойно сказала:
— Как красиво, у вас из окна море видно! В нашей палате его какой-то павильон загораживает!
Миронюк поперхнулся и закашлялся, на этот раз — по настоящему.
— Кончай там плескаться, Колька, а то вода остынет! Не только тебе хочется тёпленькой! — Славик давал Миронюку отбой.
— Да ничего, пусть моется, я ещё наберу! Мне всё равно ещё девчонкам набирать!
Это сразило всех сразу, и наповал. Аньку приняли.
— Всё, больше её не обижаем, пацаны! — сказал Костик, когда она ушла.
Девчонки тоже были поражены тёплой водой.
— Как это ты догадалась?
— А я думала, у вас всегда так! У нас в больнице нянечки умывали, так они всегда тёплую добавляли. Это не я, вернее, не я сама придумала, — как бы оправдывалась Анька.
Маша посмотрела на Наташку, посмотрела только.
— Ну да, я же по вашим больницам не лежала! — Наташка, конечно, была обижена.
— Да тебя никто и не винит! — сказала Маша. — Ничего особенного и не случилось. Будешь умывать, так теперь добавляй горячей. Приобретай жизненный опыт.
— Очень мне нужен этот опыт!
— А кто его знает? Может, пригодится когда-нибудь. Ты что, всю свою жизнь наперёд знаешь?
Всю жизнь наперёд Наташка не знала, поэтому ей пришлось замолчать и согласиться.
Завтрак пролетел, и вот уже забегали медсестры:
— Девочки, готовимся, готовимся! Обход скоро, обход! Кровати чтоб красивые были, с тумбочек всё убрали!
— Да убрали уже, убрали, хватит! — ворчит Нинка.
Хоть и бывает обход два раза в неделю, всё равно все волнуются немного, даже у кого перемены в здоровье никакой не предвидится. А уж о тех, кого должны поднять, или у кого срок операции подходит — о тех и говорить нечего.
Лечаший врач у нас — Ярославцев, Евгений Петрович.
Глава 20
Ярославцев, Евгений Петрович — небольшого роста, худенький и, наверно, от этого всегда грозен и сердит.
Вышибить из него улыбку — практически невозможно. Он ещё молод, но главврач уже разрешает ему оперировать самому. Есть среди наших люди, которых оперировал уже сам Ярославцев. Но самых тяжёлых оперирует всё равно главврач, величина недосягаемая. В отличие от маленького Ярославцева, он высок и могуч. Его фигура величественна. Седые волосы красиво ложатся на лоб, и сам лоб — высокий, прямой — «сократовский». И все его боятся — и врачи, и сестры, и нянечки. И мы, конечно.
Кроме хирургов, есть ещё терапевты. Наша — Жанна Арсеновна, красивая пожилая женщина. Она — действительно красива, и, кроме того, как я это понимаю сейчас, она — ухоженная женщина. И главное, у неё всегда — туфли на высоких каблуках. И каблуки эти выстукивают в нашем коридоре песенку: «тук-тук… тук-тук…», размеренно так выстукивают, слышно, что Жанна Арсеновна идёт, от самого конца коридора, от самой ординаторской. И если идёт она по улице, под верандой, тоже слышно её: «тук-тук…тук-тук..». А так, чтоб «тук-тук-тук», никогда не бывает.
Вот все уже приготовились, натянули одеяла на кроватях — так натянули, что ни морщиночки нет. Обход сегодня — без главного, но Ярославцев сам шороху на всех нагоняет. Сестры так докладывают, как будто мы все только вчера поступили, а не по году, или даже больше уже лежим. Остановились возле нас, сестра Аньку представляет, новенькую.
— Ну-ну, привыкай! — Полежи немного, сделаем тебе снимки новые, ну, а операцию — где-то в начале лета, если по снимкам всё хорошо будет. Привыкай, привыкай! Вот, вместе с Асей и возьму тебя.
И пошёл Ярославцев дальше.
— Пылинкину — на перевязку возьмёте, меня позовёте сегодня! Как твои дела, Света?
