— Анька! Что это ты разоспалась сегодня? Вставай, пора уже!
Ещё не совсем проснувшись, Анька открыла ящик тумбочки. Листок с летящими строчками был на месте. И Анька засунула его в тетрадку, а тетрадку положила на самое дно ящика. «Потом почитаю, потом», — подумала она.
Начинался новый день.
Глава 34
Утреннее солнце позолотило всё вокруг. Начинался новый день. Подъём. Ширма опущена, утренняя суета, завтрак, обход.
Ярославцев идет вдоль заправленных кроватей, делая серьёзное лицо, в важность которого никто не верит.
— Готовимся, готовимся! — говорит он, проходя мимо девчонок.
— Как там Ася наша?
— Ася — хорошо. Операция у неё была сложной, пришлось повозиться. Вот Жанна Арсеновна знает. Сейчас уже всё хорошо, всё хорошо.
Закончен обход, начинаются перевязки. Везут в перевязочную не всех. Из наших — Машу, Нинку, а Анька идёт сама. Потом идёт возить мальчишек. Возить стало тяжелее, приходится перетаскивать каталку через порог. Возят теперь по двое. Анька возит вместе с Наташкой.
Наташка, в последнее время, стала как-то мягче, добрее. Всё меньше огрызается, меньше обижается по пустякам.
Ничего дурного не предвещал этот день, однако стал он для многих невесёлым.
Началось с Нинки, как всегда. Опять собралась она в самоволку после ужина.
Говорит:
— На операцию скоро, потом залягу капитально, не буду бегать. Надо напоследок килек наесться! От вас, — она имела в виду Наташку и Аньку, — не дождёшься даже килечки паршивой! Всё самой приходится!
Легко, как тень, скользит Нинка за порог палаты, и вот уже свист снизу — стоит под верандами, машет рукой, не боясь ничего.
Пошла Нинка, на этот раз, в город. Проехала на трамвае несколько остановок, сошла с трамвая и погрузилась в атмосферу вечернего курортного города.
Светящиеся витрины, мелькающие люди, одетые в светлые, красивые наряды, сыграли с Нинкой злую шутку.
Бродила Нинка, не разбирая дороги, любовалась витринами.
Иная жизнь вставала перед ней. Красивые, загорелые взрослые. Разбалованные дети, сидящие вместе со взрослыми за столиками в кафе. Музыка, музыка — звучащая отовсюду. Запах шашлыка, мороженое на всех углах.
Сначала она наслаждалась происходящим. Особенно после двух порций мороженого. Потом в её сердечке стала подниматься тревога.
Не то, чтобы она заблудилась — нет, она нашла бы дорогу назад. Но было уже поздно, и маленькая Нинка просто устала, растерялась.
Нет, она не заплакала — просто устала и села отдохнуть на лавочку. На лавочке сидели двое, сидели обнявшись, и не заметили бы Нинки, если бы она не вздумала спросить у них дорогу к санаторию.
Парень на лавочке повернулся, и… лучше было бы Нинке вообще никого ни о чём сейчас не спрашивать… Потому что на лавочке сидел Ярославцев.
Нинку привезли в санаторий на «Скорой помощи». Сбивчивым шепотом она рассказала девчонкам всё. И мальчишкам — тоже, так как ширма была уже поднята на ночь, и почти никто ещё не спал.
Слышно было, как Ярославцев распекал в коридоре дежурную сестру, грозя выговором и увольнением. Потом Ярославцев вышел на веранду и проговорил тихо и значительно:
— Завтра, Акишина, я буду во всём разбираться с тобой. Готовься.
Тон Ярославцева не предвещал ничего хорошего.
— Ну, ты и вляпалась! — это было общее мнение.
Глава 35
— Ну, ты и вляпалась! — сказала утром медсестра, придя на подъём. И нам из-за тебя попало, и ещё разборки будут, если Ярославцев до главврача дойдёт. Всем устроила!
Нинка держалась до тех пор, пока после завтрака не пришла Люба — звать Нинку в ординаторскую.
— Иди! — сказала Люба, — велено тебя на костылях привести.
— Я сейчас сама приду, — сказала Нинка.
Люба ушла.
Нинка встала на костыли и тоже ушла из палаты. Через десять минут снова пришла Люба.
— Где Нинка? Ярославцев ждёт!
— Как где? Пошла, уже десять минут назад!
— А куда же она пошла?
Короче, пропала Нинка. Все, кто мог, стали искать Нинку, пока ничего Ярославцеву не говоря. Нинки нигде не было.
Нинку нашла Анька. В дальнем конце коридора была кладовка, замок там был слабенький и открывался легко. А изнутри кладовки была хорошая, добротная защёлка. Анька дёрнула дверь в кладовку. Дверь не поддалась.
— Нинка, ты здесь? Нинка, это я, Анька! Я одна, не бойся.
— Анька, пойди, сделай чего-нибудь!
— А чего?
— Сделай чего-нибудь, ради Бога, потому что если меня выгонят, то я отсюда не выйду! — Нинка говорила всхлипывающим, срывающимся голосом. — Я домой не поеду! Меня мать убьёт… Я отсюда не выйду! Я тут повешусь, так и знай, я тут повешусь! У меня верёвка тут есть! Если меня выгонять будут, я повешусь!
— Нинка, подожди! Подожди, я сейчас Любу позову….ты только не вешайся, ради Бога, не делай ничего. Нинка, обещай, что меня дождёшься!
— Ладно, — всхлипывая, проговорила Нинка, — сделай что-нибудь, Анька!
Анька кинулась искать Любу. Люба была ближе всех, Люба никому не скажет.
Через пять минут Анька и Люба стояли под дверью.
— Повешусь! Повешусь! — Нинка уже других слов не говорила.
— Придётся за Ярославцевым идти, — послушав Нинкины крики, сказала Люба.
Ярославцев сразу оценил ситуацию. Он не стал разговаривать, а, разбежавшись, ударил плечом по двери. Дверь вылетела, и все увидели маленькую, заплаканную Нинку, сидящую на нижней полке среди чемоданов. Рядом с ней лежал кусочек лохматой бечёвки, которой перевязывают посылки и бандероли.
— Койку её в палату вывезти! — скомандовал Ярославцев. — Пойдите, наберите… — назвал он медсестре лекарства, которые надо было вколоть Нинке.
Нинку укололи. Она укрылась с головой и затихла. Люба осталась сидеть рядом.
На веранде все тоже притихли. Разговаривали шепотом, как при тяжело больном.
— Ну и Нинка! Вот отмочила!
— Девчонки, что же будет? — волновался Костик.
— Всё, тю-тю твоя Нинка! — сказал Славик.
— Пойидэ до дому, до хаты, — отозвался Миронюк. — Вона в усьому мисци цю скамэйку, мабуть, шукала!
— И дошукалась на свою голову!
— Ещё и вешаться вздумала.
— Конечно, кому охота, вот так — и вдруг домой. Её же в четверг на операцию должны были взять.
— Эх, Нинка! — Костик сокрушённо вздохнул, — что ты наделала!
