Грум что-то сказал Феликсу — вполголоса и с восхищением. Джоуи разобрал слово chica.
[87]
— Кстати, меня зовут Джоуи, — сказал он.
— Привет, — ответил Феликс, не сводя глаз с Дженны. — Вы тоже хотите кататься?
— Пока нет. Пожалуйста, окажите мне любезность и говорите по-английски.
— Как вам угодно.
Джоуи приятно было видеть, что Дженна счастлива. Она была так подавлена и сердита — не только во время путешествия, но и во время телефонных разговоров в течение нескольких месяцев, — что Джоуи начал задумываться, есть ли в ней хоть что-то хорошее, кроме красоты. Теперь он видел, что по крайней мере она умеет наслаждаться тем, что дают ей деньги. И в то же время было страшно представить себе, сколько нужно денег, чтобы сделать Дженну счастливой. Быть человеком, который способен регулярно снабжать ее хорошими лошадьми, — задача не для слабых духом.
Ужин подали лишь в десять, за длинным общим столом, сделанным из одного-единственного дерева, которое, судя по всему, достигало шести футов в диаметре. Прославленные аргентинские стейки и впрямь были превосходны, вино удостоилось шумной похвалы Джереми. Джоуи и Дженна пили бокал за бокалом, и, возможно, именно поэтому в полночь, когда они наконец обнялись на огромной кровати, Джоуи впервые в жизни испытал ощущение, о котором часто слышал, но раньше не в силах был вообразить. Он не оставлял разочарованными даже самых непривлекательных девушек. Даже теперь, еще не успев раздеться, он ощутил, что член у него затвердел, как дерево, но то ли он себя переоценил, то ли смутился, оказавшись голым перед Дженной. Пока она вжималась сквозь трусики в его голую ногу, пыхтя от усилий, Джоуи почувствовал, что как будто летит, оторвавшись от земли, — он освободился от притяжения и становился все дальше и дальше от женщины, которая проникла языком в нему в рот и распластала свой внушительный бюст по его груди. Дженна оказалась в постели грубее, неподатливее, чем Конни, — такова была ее натура. Но Джоуи не видел в темноте ее лица — оставалось лишь воспоминание, идея красоты. Он продолжал твердить себе, что наконец добился этой девушки, что рядом с ним — Дженна, Дженна, Дженна. Но в отсутствие зрительного подтверждения он держал в объятиях всего лишь потную возбужденную самку.
— Может быть, включим свет? — предложил он.
— Слишком ярко. Мне не нравится.
— Хотя бы свет в ванной. Здесь совсем темно.
Дженна перекатилась на спину и капризно вздохнула:
— Давай лучше спать. Уже поздно, и тем более у меня месячные.
Джоуи потрогал свой пенис и с сожалением убедился, что он совсем дряблый.
— Наверное, я немного перепил.
— Я тоже. Поэтому давать спать.
— Я все-таки включу в ванной свет, ладно?
Он так и поступил, и зрелище Дженны, вытянувшейся на постели словно в знак подтверждения того, что она — самая красивая девушка на его жизненном пути, внушило Джоуи надежду на то, что все будет в порядке. Джоуи подполз к ней и начал целовать повсюду, начав с маленьких ступней и лодыжек, затем занявшись бедрами…
— Прости, это слишком вульгарно, — коротко сказала Дженна, когда он коснулся ее трусиков. — Подожди…
Она заставила Джоуи лечь на спину и взяла его член в рот. Поначалу Джоуи возбудился — было очень приятно, — но потом снова расслабился, забеспокоился и попытался усилием воли вернуть себе эрекцию, ощутить контакт, вспомнить о том, сколько раз девушки делали ему минет. В конце концов он признал, что происходящее нисколько его не интересует, и принялся гадать, что с ним не так. Очарование Дженны по большей части заключалось в невозможности ею обладать. А теперь, когда она — усталая, пьяная — скорчилась у него между ног и деловито делала минет, ее можно было принять за любую другую женщину. Кроме Конни.
Надо отдать Дженне должное, она продолжала трудиться еще долго после того, как Джоуи разуверился в своих силах. Когда она наконец остановилась, то с бесстрастным любопытством потрогала его член:
— Не получилось, да?
— Сам не понимаю… Мне очень неловко.
— Ха-ха, добро пожаловать в мой мир антидепрессантов.
Потом она заснула и начала тихонько похрапывать, а Джоуи лежал, исполненный стыда, сожаления и тоски по дому. Он страшно разочаровался в себе, хотя, честно говоря, сам не смог бы ответить, чего тут стыдиться, если он всего-навсего не сумел трахнуть девушку, в которую не был влюблен и которая даже особенно ему не нравилась. Он подумал о том, какой героизм требовался его родителям, чтобы столько лет прожить вместе, о взаимном притяжении, которое присутствовало даже в их сильнейших ссорах. Джоуи в новом свете увидел пиетет матери к отцу и даже отчасти простил ее. Неприятно было нуждаться в ком-либо — это доказывало прискорбную слабость характера, — но Джоуи впервые подумал, что его возможности не совсем безграничны и не на сто процентов гарантируют достижение всех целей, которые он себе поставил.
При первом свете зари он проснулся от сильнейшего возбуждения и даже не усомнился в том, что это надолго. Джоуи сел и взглянул на спутанные волосы Дженны, на приоткрытые губы, на нежный изгиб подбородка, на ее почти священную красоту. Теперь, при солнце, он поверить не мог, что в темноте сделал такую глупость. Джоуи скользнул под одеяло и слегка потыкал Дженну в спину.
— Прекрати, — немедленно отозвалась она. — Я пытаюсь заснуть.
Он прижался носом к спине девушки между лопаток и вдохнул аромат пачулей.
— Я что сказала!.. — Дженна порывисто отстранилась. — Я не виновата, что мы легли в четвертом часу.
— Вовсе не в четвертом, — пробормотал Джоуи.
— Во всяком случае, мне так показалось. По-моему, было вообще пять!
— Сейчас пять.
— О господи, зачем ты это сказал? Я должна поспать.
Он целую вечность лежал, щупая свой затвердевший член и пытаясь слегка его расслабить. Из-за окна доносилось ржание, стук копыт, пение петуха — обычные деревенские звуки. Дженна спала — ну или притворялась, — и тем временем в животе у Джоуи заурчало. Как он ни пытался сдерживаться, желание испражниться становилось все сильнее, пока наконец не превзошло остальные потребности. Джоуи пошлепал в туалет и запер дверь. В сумке с ванными принадлежностями у него лежала вилка, припасенная для крайне неприятного дела, которое ему предстояло. Джоуи сидел на унитазе, сжимая ее в потной ладони, пока дерьмо выходило из него. Дерьма было много, двух-, трехдневный запас. Через дверь донесся звонок будильника. Половина седьмого.
Джоуи встал на колени прямо на холодном полу и заглянул в унитаз, где плавали четыре внушительные какашки, в надежде тут же увидеть проблеск золота. Хотя он, как и все люди, втайне любил запах собственных газов, но вонь экскрементов — это совсем другое. Все равно что увидеть воплощенное зло. Джоуи потыкал экскременты вилкой, пытаясь перевернуть их и осмотреть с другой стороны, но они развалились и замутили воду, и он убедился, что ворочать их вилкой — пустая возня. Вода стала слишком грязной, чтобы рассмотреть в ней кольцо, а если оно и вывалилось из дерьма, то скорее всего упало на дно и кануло в канализацию. У Джоуи не было другого выбора, кроме как прощупать экскременты руками, притом быстро, прежде чем они размокнут и развалятся окончательно. Задержав дыхание, со слезами на глазах, он схватил самый крупный кусок и попытался воплотить в жизнь последнюю иллюзию, а именно — что одной руки будет достаточно. Но на самом деле пришлось использовать обе, одну — чтобы держать, а вторую — чтобы щупать. Джоуи чуть не вырвало, когда он принялся разминать пальцами мягкие, теплые и удивительно легкие на вес экскременты.
