Однажды во второй половине дня я в компании троих китайских любителей птиц отправился во взятой напрокат машине из Шанхая на север. Искусственные сумерки густели от часа к часу, но по-настоящему стемнело, лишь когда мы вышли из машины на рубеже Национального природного заповедника Яньчэн и, возглавляемые проводником, называвшим себя М. Карибу, двинулись по узенькой сельской дорожке. Погода стояла морозная. Все было окрашено в темные голубовато-серые тона. Из зарослей травы выпорхнула совершенно нераспознаваемая птица и улетела в темноту.
— Похоже, овсянка, — предположил Карибу.
— Довольно темно вообще-то, — заметил я, дрожа.
— Ничего, мы остатки света используем, — сказала красивая молодая женщина, называвшая себя Стинки.
Стало еще темней. Чуть впереди меня молодой человек по прозвищу Шадоу поднял в воздух, если ему верить, фазана. Я услышал, как он взлетел, и начал дико озираться, пытаясь увидеть очертания. Карибу повел нас мимо машины, где сидел, включив обогрев на полную, наш наемный шофер. Мы вслепую сбежали с насыпи и очутились в роще деревьев-палок с бледной корой, из-за которой подлесок казался еще темнее.
— И что мы здесь будем делать? — спросил я.
— Это мог быть вальдшнеп, — сказал Карибу. — Они любят влажные места, где деревья стоят не очень плотно.
Мы кружили в темноте, надеясь на вальдшнепа. По дороге, которая проходила выше, футах в тридцати от нас, неслись микроавтобусы и грузовички, они виляли, гудели и поднимали пыль, невидимую, но ощутимую на вкус. Остановившись, мы стали чутко вслушиваться в чирикающий звук, источником которого на поверку оказался велосипед.
Стинки (Вонючка), Шадоу (Тень) и М. Карибу, когда говорили по-английски, шли под своими интернет-псевдонимами. Стинки, мать пятилетнего ребенка, увлеклась птицами два года назад. Поездку в Яньчэн, в крупнейший природный заповедник на китайском побережье, мы с ней организовали по электронной почте, и она уговорила меня вместо официальных сопровождающих воспользоваться услугами ее друга Карибу, который брал за поиски птиц семьдесят долларов в день. Я спросил Стинки, действительно ли она хочет, чтобы я называл ее Стинки, и она ответила утвердительно. Она явилась ко мне в отель в черной шапке с начесом, в нейлоновой куртке без подкладки и в нейлоновых туристических брюках. Ее друг Шадоу, студент-биолог с большим количеством свободного времени и позаимствованным у кого-то фотоаппаратом для дикой природы, был в пуховой куртке и тонких вельветовых брючках. Первая половина маршрута пролегала через сердцевину дельты Янцзы — район, в последнее время дающий почти двадцать процентов всего ВВП Китая. Одна обширная равнина, где промышленные предприятия и жилая застройка средней этажности перемежались довольно редкими островками сельского хозяйства, сменяла другую. На горизонте с южной стороны, похожая при зимнем освещении на мираж, неизменно маячила какая-нибудь циклопическая постройка: то электростанция, то одетый в стекло храм финансов, то выросший точно на стероидах ресторанно-гостиничный комплекс, то… элеватор?
Карибу, сидевший впереди, оглядывал небо с какой-то раздражительной настороженностью.
— Приставка «эко» сейчас очень популярна в Китае, где ее только не увидишь, — заметил он. — Но это не настоящее «эко».
— Такого занятия, как наблюдение за птицами, еще четыре-пять лет назад в Китае вообще не было, — сказала Стинки.
— Нет, оно дольше существует, — возразил Шадоу. — Десять лет!
— А в Шанхае только четыре-пять, — сказала Стинки.
К северу от Янцзы, в регионе под названием Субэй, мы долго ехали через тесно застроенные, захудалые городские окраины, прежде чем я понял, что это не окраины, что это сам Субэй и есть. Дома были ужасающими некрашеными коробками; только в крышах, которые неизменно заканчивались рудиментарным дальневосточным выгибом, чувствовался намек на что-то эстетическое. Мы ехали вдоль густо замусоренных каналов, чьи берега мусор покрывал еще более толстым слоем; в нем главенствовали белый и красный цвета, но выцветший на солнце пластик являл взору и все прочие основные краски спектра. Очень редко встречалось дерево более восьми дюймов в диаметре. На придорожных насыпях, в промежутках между скоплениями деревьев-палок, на треугольных клочках земли в развилках шоссе и у каждого дома, вплоть до самых стен, были густо высажены овощи.
Когда даже Карибу признал, что стемнело, мы покинули заповедник и поехали в деревню Синьянган. Дома в ней были двухэтажные, из бетона или кирпича без всякой отделки. Уличное освещение в основном сводилось к тусклым лампочкам под торговыми навесами. За ужином в комнате, где из потолочного обогревателя струился ледяной воздух, Карибу рассказал мне, как он стал одним из первых в Народной республике профессиональных проводников по птичьим местам. В детстве, сказал Карибу, он любил животных, и студентом колледжа он иногда рисовал птиц с натуры и посылал по электронной почте однокашникам свои очерки о природе. Но по-настоящему наблюдать за птицами было невозможно без полного иллюстрированного справочника-определителя по птицам Китая, а первый такой справочник, составленный Джоном Маккинноном и Карен Филлипс, вышел только в 2000 году. Карибу купил себе экземпляр в 2001 году. Два года спустя он устроился в Шанхае авиадиспетчером. «Это была великолепная должность», — сказала мне Стинки. Но сам Карибу так не считал. Он терпеть не мог долгих ночных смен, постоянных споров с летчиками и с начальством авиалиний; у него случались даже споры с пассажирами, звонившими ему по сотовым телефонам. Его главная жалоба, однако, состояла в том, что эта работа была несовместима с полномасштабным наблюдением за птицами.
— Иногда, — сказал он, — я неделю или даже две совсем не спал — только птицы и работа.
— Зато ты мог бесплатно летать в другие города! — воскликнула Стинки.
— Это верно, — сказал Карибу.
Но график работы никогда не позволял ему провести в каком-либо городе более суток, и поэтому он уволился. Последние два с половиной года — исследователь птиц и проводник на вольных хлебах. Стинки, недавно освоившая Фейсбук, уговаривала Карибу создать страницу, чтобы на ней рекламировать себя иностранцам. Множество европейцев и американцев, сказала она, даже не подозревают, что в Китае есть любители наблюдения за птицами, и уж тем более что тут есть проводники по птичьим местам. Когда я спросил Карибу, сколько дней он проработал проводником за 2007 год, тот нахмурился и стал считать.
— Меньше пятнадцати, — сказал он.
На следующее утро в шесть тридцать, позавтракав лапшой и рисовыми булочками с ароматной зеленью, Стинки, Шадоу, Карибу и я опять поехали в заповедник. Как и многие другие китайские заповедники, Яньчэн разделен на строго охраняемую «внутреннюю зону» и более обширную «внешнюю зону», куда допускаются посетители с биноклями и где позволено обитать и работать местным жителям. Нетронутых мест в Восточном Китае вообще очень мало, а в Яньчэне их и вовсе не наблюдается. Казалось, каждый гектар внешней зоны для чего-нибудь да используется — для разведения рыбы, для выращивания риса, для профилирования дорог, для копки канав, для резки тростника, для перестройки зданий и для всевозможных крупных операций, сопряженных с рытьем земли и заливкой бетона. Карибу повел нас к японским журавлям (пышнохвостым, величественным, находящимся в опасности), к тростниковым суторам (крохотным, с забавной головкой, под угрозой вымирания) и, по моему подсчету, к семидесяти четырем другим видам пернатых. Мы искали овсянок на берегу канала, расширением которого и укреплением берегов плитами занималась бригада рабочих. Подкатив на мотоциклах, они спросили, не охотимся ли мы на фазанов. Этот вопрос нередко задают в Китае наблюдателям за птицами, а еще их, случается, принимают за землемеров, им зачастую говорят: «Тут нет никаких птиц», их спрашивают: «А дорогая эта птица, на которую ты смотришь?»
