И что произойдет с отцом в этом случае?
Он умрет, — откровенно ответила она. — Может пройти часа два-три. Все это время он будет находиться под контролем. — Коринн замолкает в нерешительности. — Даже если донорство не состоялось, все равно это удивительный подарок. Вы исполняете волю отца — и это ничто не в силах изменить.
Я касаюсь лежащей поверх одеяла руки отца. Она похожа на руку манекена — восковая и прохладная.
Если я исполню его последнюю волю, смоет ли это кармическую грязь? Буду ли я прощен за то, что ненавидел его каждый раз, когда он не садился с нами обедать, прощен за то, что разрушил брак родителей, за то, что испортил жизнь Каре, за то, что сбежал?
Коринн встает.
Уверена, вам нужно время все переосмыслить, все обсудить с сестрой, — говорит она.
Сестра возложила на меня принятие этого решения, потому что сама слишком дорожит отцом.
Мы с сестрой уже все обговорили, — отвечаю я. — Она несовершеннолетняя. Это исключительно мое решение.
Коринн кивает.
Если у вас больше нет вопросов, в таком случае...
Есть, — перебиваю я. — Еще один. — Я смотрю на нее, в темноте различим только силуэт. — Как быстро это можно устроить?
Вечером я рассказываю маме о нашей беседе с Карой, говорию о том, что она больше не может жить в кошмаре, и я хочу, что бы ее кошмар закончился. Сообщаю маме, что принял решение: позволить отцу умереть.
Только не говорю когда. Уверен, она считает, что пройдет несколько дней, прежде чем отключат систему поддержания жизнедеятельности, что у нее есть время помочь Каре привыкнуть к этой мысли, но на самом деле ждать бессмысленно. Если я поступаю так, чтобы защитить Кару, то все должно произойти быстро, пока не стало еще больнее. Недостаточно просто принять решение, необходимо довести его до конца, чтобы нечего было пересматривать, чтобы оно не рвало душу на части.
Мама обнимает меня, и я плачу на ее плече. Она тоже всплакнула. Хотя она и развелась с папой, но ведь когда-то она его любила. Я вижу, что она задумалась о своей жизни с отцом, наверное, поэтому и не задает лишних вопросов, на которые я не могу честно ответить. К тому времени как она опомнится и станет их задавать, все уже будет кончено.
Она идет дежурить у постели Кары, а я подписываю необходимые бумаги, звоню в похоронное бюро, телефон которого дала мне Коринн, и покидаю больницу. Но отправляюсь не в дом отца, а еду по шоссе мимо Редмонда, вдоль берега водоема, где однажды мы рыбачили.
Приходится полазить по кустам, прежде чем я нахожу заросшую тропку, по которой много лет назад вел меня отец, — тропинку, ведущую к вольеру с волками. Оказавшись в темноте, я ругаю себя за то, что не взял фонарик, так что приходится идти при свете луны. В лесу по колено снега, и я быстро промок и за мерз.
Замечаю свет в вагончике на холме. Уолтер не спит. Я мог бы постучаться, рассказать о своем решении относительно отца. Может быть, мы бы открыли бутылочку и выпили за жизнь человека, который оказался для нас связующим звеном.
С другой стороны, у Уолтера вряд ли найдется выпить. Отец говорил, что волки чутко реагируют на запах, и не только на шампунь и мыло — они могут учуять, что ты ел, когда и как, даже через несколько дней. Волк чувствует страх, возбуждение, удовлетворение. Волчата рождаются глухими и слепыми, они различают только запах матери и остальных членов стаи.
Интересно, а волки знают, что я здесь, только потому, что я сын своего отца?
Неожиданно я слышу унылый вой. Он обрывается, но через несколько шагов раздается второй. Повисает тишина. Опять тот же вой, чистый, как будто провели смычком по скрипке. От этого воя что-то внутри меня запело, словно камертон.
Сперва мне кажется, что волки бьют тревогу, потому что учуяли чужака даже на таком расстоянии.
Потом я понимаю, что это элегия.
Реквием.
Песнь о члене стае, который уже не вернется.
Впервые с тех пор, как мне позвонили в Таиланд, впервые с тех пор, как я вернулся домой, впервые за долгое время я плачу.
Это похороны. Просто у нас еще нет тела.
Я неловко мнусь у постели отца. Ровно девять утра. В операционной дежурит бригада трансплантологов. В палате со мной Коринн, две медсестры из реанимации и Трина. Еще какая-то женщина в костюме — мне сказали, что она из юридической службы. По всей видимости, больница обязана расставить все точки над «i», прежде чем отключить аппарат.
Трина подходит ко мне.
Ты как? — мягко интересуется она. — Стул принести?
Лучше постою, — отвечаю я.
Через пять минут моего отца признают умершим. У кого-то другого появится шанс на жизнь.
В палату входит доктор Сент-Клер, за ним доктор Джао, реаниматолог.
Где дочь мистера Уоррена? — спрашивает доктор Джао.
Все взгляды обращаются ко мне.
Кара сказала, чтобы я сам обо все позаботился, — отвечаю я,
Доктор Джао хмурится.
Еще вчера она не очень приветствовала идею отключить вашего отца от аппарата.
— Эдвард заверил меня, что она дала согласие, прежде чем он подписал документы, — вмешивается доктор Сент-Клер.
Неужели они не понимают, что именно этого хотел отец? Не только чтобы его освободили из этого вегетативного ада, но чтобы я защитил Кару. Я берегу сестру от принятия решения, которое может разбить ей сердце. Берегу от того, чтобы она пожертвовала своей жизнью и стала сиделкой у инвалида.
Это все очень хорошо, — говорит юрист, выступая вперед, — но мне хотелось бы услышать это из уст самой Кары.
ЛЮК
Спустя два дня после того, как стая ответила на мой вой, я сидел под деревом, распутывая силки, когда откуда ни возьмись помнился крупный волк и во весь опор понесся ко мне. За деревьями, словно привидения, возникли еще четыре и, как часовые, выстроились в линию. В таком положении я был беззащитен. Похоже, мне пришел конец. Я улегся на спину и подставил горло, но не был до конца уверен, есть ли у меня время просить животное н доверии до того, как его челюсти сомкнутся на моей плоти.
В самый последний момент волк остановился как вкопанный. Выгнул шею, как будто хотел понюхать меня, в то же время не щепая приближаться. Потом без всякого предупреждения куснул меня за колено, в то же самое место, куда много лет назад меня в зоопарке укусил Арло. Резко развернулся и потрусил назад к стае, которая стала вылизывать ему пасть.
На следующий день волк вернулся, на этот раз с двумя волками-переярками — самкой и самцом. Они стояли по обе стороны от него и внимательно наблюдали. Здоровяк понюхал мои сапоги, потом обошел кругом, как будто пытаясь понять, не появилось ли во мне чего-то нового, что могло бы представлять угрозу. Молодые особи подошли ближе, чтобы обнюхать меня, но старший самец клацнул зубами у них перед мордой. Он трижды укусил меня: ущипнул кожу под коленями, вонзил зубы в плечо. После каждого укуса он смотрел на меня непроницаемыми глазами. Потерся об меня, как кот о столб. Потом зашел мне за спину, оставив переярков передо мной. Я вспотел — неуютно, когда рядом находится дикий зверь, а ты его не видишь, — ив это мгновение челюсти волка сомкнулись сзади на моей шее. Я чувствовал, как его длинные клыки царапают мне кожу.
