Как долго ты пролежала в больнице?
Шесть дней. После операции возникли осложнения, их пришлось лечить, — поясняю я.
Циркония хмурится.
Похоже, пострадала ты серьезно.
Хуже всего, что я правша. По крайней мере, была правшой.
Ты слышала показания брата о вашем разговоре до того, как он принял решение отключить отца от аппарата искусственной вентиляции легких. Когда это случилось?
На пятый день моего пребывания в больнице. У меня разболелась рука. И медсестры дали мне лекарство, чтобы я уснула.
И несмотря на это твой брат пытался обсудить с тобой такой серьезный вопрос, как жизнь и смерть вашего отца?
Папины врачи как раз вошли в палату, чтобы сообщить мне прогнозы касательно его здоровья. Честно признаться, я расстроилась. Просто не могла слышать, как они утверждают, что папа никогда не поправится, — в тот момент у меня не было сил возражать. Одна из медсестер заставила всех уйти, потому что я разнервничалась, и она боялась, что разойдутся швы.
Циркония смотрит на Эдварда.
И в этот момент брат решил поговорить с тобою по душам?
Да. Я сказала ему, что не могу этого выносить. Я имела в виду, что не могу слышать, как врачи говорят о моем отце так, словно он уже умер. Но Эдвард, видимо, истолковал мои слова как нежелание принимать решение относительно будущего отца.
Протестую! — вмешивается Джо. — Это всего лишь предположение.
Протест принят, — отвечает судья.
После этого вы с братом беседовали?
Да, — говорю я. — Когда он собирался убить моего отца.
Опиши суду, как это происходило.
Я не хочу этого делать, но через секунду мысленно оказываюсь опять в больнице, снова слышу, как больничный адвокат говорит, что Эдвард сказал им, будто я дала согласие. Я босиком бегу вниз по лестнице в палату отца в реанимационном отделении. Там полно народу — «вечеринка», на которую меня не пригласили. «Он лжет!» — кричу я, и этот крик, вырвавшись из самой глубины моего естества, кажется первобытным, незнакомым.
Момент облегчения, когда адвокат отменяет процедуру. Я начинаю рыдать. Замедленная реакция на шок — такое бывает, когда понимаешь, что находился на волосок от смерти.
Последний раз я чувствовала подобное, когда наш грузовик врезался в дерево, до того как я...
До того как.
Складывалось впечатление, что Эдвард даже не слышит меня, — бормочу я. — Он оттолкнул с дороги медсестру, нагнулся и выдернул штепсель аппарата.
Судья ободряюще смотрит на меня и ждет продолжения.
Кто-то опять воткнул штепсель в розетку. Санитар повис на Эдварде, пока не подоспела охрана и не вывела его из палаты.
Кара, как чувствует себя твой отец после такого несчастливого поворота событий?
Я качаю головой.
К счастью, его состояние не ухудшилось. Без кислорода у него мог бы умереть мозг.
Значит, ты не знала, что твой брат единолично принял это решение?
Нет. Он не спрашивал моего согласия.
А ты бы его дала?
Нет! — решительно восклицаю я. — Я знаю: если дать папе время, он поправится.
Кара, ты слышала, доктор Сент-Клер утверждает, что шансы на выздоровление твоего отца, учитывая тяжесть полученных травм, ничтожны, — не сдается Циркония.
Еще я слышала, что он не может со стопроцентной уверенностью сказать, что этого не случится, — отвечаю я. — Я цепляюсь за этот ничтожный процент, потому что больше некому.
Циркония склоняет голову к плечу.
Тебе известно, чего хотел бы твой отец в подобной ситуации?
Я поворачиваюсь к Эдварду, потому что собираюсь выложить ему все, что он не дал мне сказать до того, как выдернул штепсель.
Папа всегда говорил: у волков, если твоя семья пережила день — все капризы погоды, голод, атаки хищников — и выжила ночью, есть повод радоваться. Я видела, как он не спит по ночам и кормит волчат из бутылочки «Эсбилаком». Видела, как он согревает за пазухой дрожащего новорожденного волчонка. Я ездила с ним в бурю к ветеринару, чтобы спасти волчонка, который не мог самостоятельно дышать. Даже несмотря на то, что в дикой природе любой из этих волчат просто умер бы — это принцип естественного отбора, — отец не мог оставаться безучастным. Он постоянно говорил мне: единственный подарок, которым нельзя разбрасываться, — это жизнь.
Тогда почему он оплатил аборт своей подружки?
От звука голоса Эдварда я вздрагиваю. Он стоит красный, задыхаясь собственными словами.
Сейчас ты занимаешься счетами. А тогда ими занимался я. Вот так я об этом и узнал.
Джо тянет Эдварда за рукав.
Заткнись! — сквозь зубы шипит он.
Видишь, это был не просто единственный раз с посторонней женщиной, хотя он клялся мне в этом. Это длилось месяцами, и этот ребенок был от него...
Тишина! — призывает к порядку судья. И стучит молоточком.
Внутри у меня все умерло еще до того, как Эдвард заговорил снова, хотя Джо просит объявить перерыв и тащит его из зала суда.
Он много чего тебе говорил, но все оказалось ложью, — заявляет Эдвард, обращаясь ко мне одной. — Ты думаешь, что знаешь его, Кара. Но на самом деле ты никогда ничего о нем не знала.
ЛЮК
Джорджи настояла, чтобы я обратился к врачу. В больнице я сидел в приемной и читал людей. В дикой природе умение предвосхитить действия хищника и является той гранью между жизнью и смертью, но здесь это превратилось в комнатную игру. За несколько секунд до того, как женщина открывала свою сумочку, я знал, что она достанет бумажную салфетку. Знал, что одиноко сидящий в углу мужчина готов разрыдаться, хотя и продолжает улыбаться своей дочери. Знал, что женщина, поглаживающая живот, уже давно болеет, — я чувствовал болезнь у нее в крови. С большим любопытством я наблюдал за медсестрой в регистратуре. Каждые несколько минут к ней подходил незнакомый человек, а у нее даже не хватало ума попятиться назад, хотя она никак не могла знать, не лежит ли в кармане его куртки пистолет, не хочет ли он на нее напасть. Она демонстрировала доверие еще до того, как вновь прибывший выказывал подчинение, — и я продолжал ждать, как люди ждут неминуемое крушение поезда: с уверенностью, что в любую минуту может произойти трагедия.
Когда меня позвали в смотровую, сидящая рядом Джорджи встала, как будто намеревалась зайти туда со мной.
— Послушай, — сказал я, — мне лучше пойти одному.
Она покраснела от смущения.
— Конечно, ты прав.
Я прошел за медсестрой в смотровую, где она измерила мне пульс. Три раза.
