— Мне бы не хотелось ссориться, батоно Шота. Слишком много нас связывает. Ты можешь обождать немного?
Шота выглядел слегка смущенным — весь его вид красноречиво свидетельствовал о том, что он очень сожалеет — всегда неприятно досаждать старинному другу.
— Я могу обождать нэделю…
— Ты ведь понимаешь, что сумма очень большая, а сейчас у нас нет свободных денег. Дай мне десять дней! — попросил Михалыч.
Шота отрицательно покачал головой:
— Нэт, нэделя. Даже это очень балшой срок. И потом, Михалыч, я устал заходить с севера, мне бы хотелось получить ясные ответы на свои вопросы. Что это за люди в Питере? На чем вы лопухнулись?
— Хорошо, все деньги ты получишь через три дня.
— Это мало, Михалыч. За эти несколько дней, что бабки у вас лежали, набежали кое-какие проценты. Мы бы хотели получить и их.
Глаза старого Шота были необычайно добрыми. Возможно, в этом состоял секрет его обаяния. Где-то Михалыч понимал грузинского вора: случись такая ситуация с ним — он действовал бы точно так же жестко и непреклонно.
Небольшой низкий стол был заставлен яствами: посреди — бутылка дорогого коньяка, осетрина, черная икра, овощи, зелень. Но Шота отказался от коньяка и взирал на стол с таким кислым видом, будто вместо фаршированного перца и черной икры на нем лежал ворох раздавленных окурков.
Михалыч слишком хорошо знал своего старинного друга. Шота не притронется к пище до тех самых пор, пока не услышит главного.
— Хорошо, ты получишь свой процент. Это будет по понятиям, — веско высказался держатель московского общака. — Думаю, братва поймет меня и не будет в обиде. А ты уж, батоно Шота, сделай милость, сам поговори с людьми — с Закиром, с Кайзером и Тимой. Расскажи им, как дела обстоят, скажи, я обещаю все вернуть и с процентами. Никуда деньги не денутся… Ты сумеешь им убедительно сказать, что Михалыч их не обманет. Никого никогда я не обманывал, ты же знаешь. Но ситуация оказалась совершенно стремная…
— Я знал, что мы поладим, — широко улыбнулся Шота. — Знаешь, Михалыч, что-то у меня в горле запершило. А не выпить ли нам по малэнкой? — И когда была пропущена первая стопка, грузин признался:
— Что-то я голоден. А нет ли у тебя на кухне, случаем, тарелки харчо, да такого, чтобы огнем во рту полыхало?
— Есть, — улыбнулся Михалыч. Он узнал прежнего Шота.
А за спиной грузинского вора по-прежнему возвышался детина с рваными ушами и перебитым носом.
* * *
Самым неприятным для Барона было не неожиданное известие о состоявшемся в Питере тендере и уходе лота на сторону, а утренний звонок Варяга, который ржливо поинтересовался:
— Как тебе спалось сегодня, Назар?
Хуже всего было то, что Барон не знал, что ответить Варягу: он почувствовал, как сухотка охватила глотку, будто он слопал ведро сухого песка.
Пауза показалась Барону неимоверно долгой. А Варяг торопил:
— Тебя паралич, что ли, разбил, Назар? Ну ладно, как соберешься с мыслями, так жду ответа!
Очень осторожно Барон ополоснул бокалом сухого вина пересохшее горло, выкурил сигарету, а когда посмотрел на свой «Ролекс», то обнаружил, что после звонка Варяга прошло аж три часа. Он поспешно стал нажимать кнопки на телефонном аппарате и замер, когда в трубке раздались длинные гудки.
— Да! — донесся до него голос Варяга.
— Владислав, ты уж извини, что я так… Сам понимаешь… таких ударов я еще не получал.
— Без лирики, Назар. Что хочешь? — Голос был строг до жути.
— Может, удастся опротестовать результаты?
— Каким образом?
— Вместо положенного срока тендер провели с нарушением графика. Списки участников не обнародовали. Все было проведено с вопиющими нарушениями…
— И кому ты будешь выставлять свои претензии? Чубайсу? — едко поинтересовался Варяг.
Барон как будто воочию увидел его кривую улыбку. Варяг не обладал громким голосом, не способен был нудно читать мораль, но зато умел так тихо и вкрадчиво сказануть, что жить после этого не хотелось.
— Может быть, ты знаешь, кто это нам натянул нос? Если так, то я с удовольствием послушаю твои соображения. Молчишь?
— Владислав, поверь, я сделал все, что было в моих силах. Просто обстоятельства оказались сильней меня.
— Хорошо. Предположим, ты найдешь этих людей. И что же ты им, интересно, такого собираешься сказать? Может, передашь от нас привет или пожелаешь успеха в бизнесе? Ты разочаровал меня. Барон…
— Влади…
— … ты потерял чутье. Разве не ты пришел к Михалычу с идеей прикупить «Балторгфлот»?
— Осознаю, моя вина. Но все дело в том, что…
— Разве не ты убеждал нас всех, будто компания сама нам свалится в руки?…
— Все это мои слова…
— Что дело это верное и принесет нам гарантированную прибыль? А теперь что ты будешь делать — писать обстоятельное завещание? Хочу тебе сказать откровенно, Барон, ты и Михалыча, и меня лично подставил! У нас крупные убытки.
И мне еще предстоит объясниться с людьми, которых я уговаривал вступить в долю.
Или, может быть, ты сам желаешь объясниться с ними? С Шотой, с Закиром…
— Что ты мне посоветуешь, Владислав? — У Барона дрогнул голос.
— По совести?
— Мне бы хотелось на это надеяться.
— Если по совести… пусти себе пулю в лоб!
Телефонная трубка в руке издавала тонкие короткие гудки. Осторожно, как если бы он держал в руках фужер из тонкого хрусталя, Барон положил трубку на рычаг.
Глава 34
Свой трудовой путь Юра Соломин начал бетонщиком на стройке, затем пересел на башенный кран, но успел подергать рычаги всего-то неделю — загремел в Афганистан, где почти полтора года прослужил снайпером. То, что с ним произошло дальше, больше смахивало на сюжет крутого американского боевика. За три дня до дембеля он попал в плен к «духам». Юра даже не успел осознать, что произошло: сзади по голове его ударили чем-то тяжелым, и горный пейзаж, который он наблюдал через мощный оптический прицел, вдруг растворился.
Первое, что он увидел, открыв глаза, — злобно улыбающееся лицо моджахеда в замызганной чалме предводителя «бойцов исламской революции».
— Ай-яй-яй, — закачал головой афганец, в голосе его слышалась печаль, — такой опытный снайпер, а совершил такую непростительную ошибку. Афганец говорил на чистейшем русском языке!
— Какую? — простонал Юра.
— Мои люди из засады заметили солнечный блик. А так бликоватъ может только оптический прицел.
Юра понял, в чем было дело. На половине пути к позиции он обнаружил, что забыл прихватить специальную противобликовую насадку к оптическому прицелу. Как и всякий снайпер, он был суеверен, а потому возвращаться с половины дороги не посмел. Но, видно, провал был уготован судьбой…
