Книга Проблема Спинозы, страница 31. Автор книги Ирвин Д. Ялом

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Проблема Спинозы»

Cтраница 31

— Что вы имеете в виду?

— Одна из сторон, которые мне нравятся в психиатрии, — она, в отличие от любого другого направления медицины, близко подходит к философии. Как и философы, мы, психиатры, полагаемся на логическое исследование. Мы помогаем пациентам не только выявить и выразить чувства, но также задаем вопрос: «Почему?» Каков их источник? Порой мне кажется, что наша сфера деятельности на самом деле началась со Спинозы. Он считал, что всё — даже чувства и мысли — имеет причину, которую можно обнаружить путем подобающего исследования.

Заметив изумление на лице Альфреда, Фридрих продолжал:

— Кажется, вы озадачены. Позвольте, я объясню. Вспомните о нашей краткой экскурсии в область того, что вас преследует, — ощущения «отсутствия дома». Вчера, всего за несколько минут бесформенных блужданий, мы наткнулись на несколько источников вашего чувства оторванности от корней. Подумайте об этих источниках. Сначала это было отсутствие матери и отстраненность отца. Потом вы говорили о том, что избрали не свое поле деятельности, и теперь сниженная самооценка привела к тому, что вы не чувствуете себя дома в собственной оболочке — так? Успеваете за мной?

Альфред кивнул.

— А теперь только представьте себе, насколько богаче были бы результаты наших раскопок, если бы у нас было много-много часов в течение нескольких недель, чтобы исследовать эти источники более полно. Понимаете?

— Да, понимаю.

— Это и есть то, с чем связана моя сфера деятельности. А мое предположение, о котором я недавно упомянул, таково: ваша особенно сильная ненависть к евреям должна иметь психологические или философские корни.

Слегка подавшись назад, Альфред отрезал:

— В этом мы расходимся. Я предпочитаю думать, что мне повезло, и я обрел достаточное просветление, 4to6jw понять опасность, которую евреи представляют для нашей расы, и вред, который они нанесли великим цивилизациям в прошлом.

— Пожалуйста, поймите, Альфред, у нас с вами нет никаких противоречий относительно ваших выводов! Мы испытываем одинаковые чувства к евреям. Я имею в виду лишь то, что ваши чувства к ним чрезвычайно сильны и выражаются с такой необыкновенной страстью. А наша с вами общая любовь к философии требует, чтобы мы умели исследовать логическое основание всех своих мыслей и убеждений. Разве не так?

— Здесь я не могу с вами согласиться, Фридрих.

— Я не могу пойти у вас на поводу. Мне кажется почти непристойным подвергать столь очевидные умозаключения философскому исследованию! Это все равно что анализировать, почему небо кажется вам синим или почему вы любите пиво или сахар.

— О да, Альфред, вероятно, вы правы…

Фридриху вспомнилось, как Блёйлер неоднократно выговаривал ему: «Молодой человек, психоанализ — это не таран: мы не долбим ворота крепости до тех пор, пока изнуренное эго не выкинет изодранный белый флаг капитуляции. Терпение, терпение! Завоюйте доверие пациента. Анализируйте и старайтесь понять сопротивление: рано или поздно сопротивление ослабеет, и откроется путь к истине». Фридрих понимал, что должен оставить эту тему. Но его внутренний порывистый демон, который стремился к знанию, не хотел униматься.

— Позвольте мне сделать еще одно, последнее замечание, Альфред. Давайте рассмотрим пример вашего брата, Эйгена. Вы согласитесь, что он — человек глубоко интеллигентный, воспитанный в той же культуре, что и вы, с той же наследственностью, в той же обстановке, с теми же родственниками — и все же он не вкладывает в проблему евреев столько страсти. Он не одурманен Германией и предпочитает считать своим истинным домом Бельгию. Восхитительная загадка! Братья, выросшие в одинаковых условиях, придерживаются таких различных точек зрения!

— Наше окружение было похожим, но не одинаковым, — возразил Альфред. — К примеру, Эйгену повезло не напороться на директора — любителя евреев в реальном училище.

— Что? Вы о директоре Петерсоне? Не может быть! Я хорошо знал его, когда учился в этом заведении.

— Нет, не Петерсон. Он был в годичном отпуске во время моего выпускного класса, и его место занимал герр Эпштейн.

— Погодите-ка минутку, Альфред. Я только-только начинаю припоминать, что Эйген рассказывал мне историю о вас и герре Эпштейне и о каких-то серьезных неприятностях, в которые вы влипли прямо перед выпуском. Что конкретно тогда произошло?

— Альфред рассказал Фридриху всю историю. Он поведал ему о своей антисемитской речи и ярости Эпштейна, о своем увлечении Чемберленом, о навязанном ему задании прочесть комментарии Гете о Спинозе, о своем обещании прочесть Спинозу.

— Да, вот это история так история, Альфред! Кстати, хочу попросить вас указать мне эти главы в гетевской автобиографии. И скажите мне еще вот что: вы сдержали свое обещание прочесть Спинозу?

— Я пытался, и неоднократно, но так и не смог вникнуть в текст. Какая-то глубокомысленная галиматья! А эти невразумительные определения и аксиомы в самом начале стали для меня непреодолимой преградой.

— А, так вы начали с «Этики». Большая ошибка! Это слишком трудная работа, чтобы читать ее без руководителя. Вам следовало начать с его более простого «Богословско-политического трактата». Спиноза — это чистый бриллиант логики. Я включаю его в свой пантеон наравне с Сократом, Аристотелем и Кантом. Когда-ни- будь мы должны снова встретиться в фатерлянде, и, если пожелаете, я помогу вам прочесть «Этику».

— Как вы понимаете, я испытываю в высшей степени сильные чувства по поводу чтения работ этого еврея. Однако великий Гете преклонялся перед ним, да и директору я дал клятву… Так, значит, вы могли бы помочь мне прочесть Спинозу? Ваше предложение очень любезно. Даже соблазнительно. Я постараюсь сделать так, чтобы наши пути в Германии пересеклись, и буду с нетерпением ждать возможности разобраться с этим Спинозой.

— Альфред, мне пора возвращаться к матери, и, вы знаете, завтра я уезжаю в Швейцарию. Но прежде чем мы расстанемся, я хочу еще кое о чем сказать… У меня возникла одна дилемма. С одной стороны, вы мне небезразличны, и я желаю вам всяческого блага. А с другой стороны, я обременен некоторой информацией, которая может причинить вам боль, но, думаю, в конечном счете приведет вас к познанию кое-каких истин относительно самого себя.

— Как могу я, будучи философом, отказываться искать истину?

— Я и не ждал от вас менее благородного ответа, Альфред. Должен вам сказать, что ваш брат в течение многих лет — и даже в прошлом месяце — в беседах со мной обсуждал тот факт, что бабка его матери, ваша прабабка, была еврейкой. Он сказал, что однажды навестил ее в России и что, несмотря на то что она была крещена в детстве, она признала свои еврейские корни.

Альфред молча уставился в пространство.

— Альфред?..

— Я это отрицаю. Это оскорбительный слух, который долго витал вокруг нашей семьи, и мне мерзко, что вы его распространяете! Я его отрицаю. Мой отец его отрицает. Мои тетки, сестры моей матери, его отрицают. Мой брат — запутавшийся глупец! — лицо Альфреда покраснело от гнева. Избегая встречаться с Фридрихом взглядом, он добавил: — Я не могу вообразить, с чего Эйгену вздумалось привечать эту ложь, почему он повторяет ее другим — и почему вы ее распространяете.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация