Стойкая позиция рабби Мортейры была созвучна его внешности — несгибаема, бескомпромиссна, оппозиционна. Он настаивал на том, что всем нераскаявшимся евреям, поправшим еврейский закон, будет навеки закрыт путь в блаженный мир грядущий и уготованы вечные кары. Закон есть закон, и нет из него исключений, даже для тех евреев, которые отреклись под угрозой смерти от рук португальской и испанской инквизиции. Все евреи, которые не были обрезаны или нарушали правила приготовления и вкушения пищи, не соблюдали шаббат или любой другой из множества религиозных законов, были обречены на вечное проклятие.
Неумолимо суровая декларация Мортейры привела в ярость амстердамских евреев, у которых были родствен- ники-конверсо
[71]
, по-прежнему жившие в Португалии и Испании, но это его не поколебало. Последовавшие дебаты были столь язвительны и сеяли такую рознь, что старейшины синагоги подали петицию в раввинат Венеции с просьбой вмешаться и обеспечить определительную интерпретацию закона. Венецианские раввины с неохотой согласились и выслушали аргументы делегатов, частенько срывавшихся на визгливый крик, поддерживавшие как одну, так и другую сторону трудного спора. Свой ответ они обдумывали два часа. Желудки ныли. Ужин все откладывался, и наконец раввины достигли единодушного решения — ничего не решать: они не желали принимать какую-либо сторону в этом чреватом многими последствиями противостоянии и постановили, что проблема должна быть разрешена самой амстердамской конгрегацией.
Но амстердамская община никак не могла прийти к согласию и, дабы предотвратить сползание в непоправимый раскол, послала второе срочное посольство в Венецию, еще настойчивее умоляя о третейском вмешательстве. В конечном счете венецианский раввинат достиг консенсуса и поддержал точку зрения Саула Мортейры (который, между прочим, получил образование в венецианской йешиве
[72]
). Делегация, несущая решение раввината, поспешила обратно в Амстердам, и четыре недели спустя многие члены конгрегации уныло стояли на берегу и махали на прощание удрученному рабби Абоабу и его семье, пока их пожитки грузились на корабль, отправлявшийся в Бразилию, где он должен был принять на себя обязанности раввина в далеком городе-порте Ресифе. С этого момента и впредь ни один раввин Амстердама не решался бросить вызов рабби Мортейре.
Сегодня же Саул Мортейра столкнулся с кризисом, гораздо более болезненным для его личности. Накануне вечером парнассим
[73]
синагоги собрались на заседание, достигли решения «проблемы Спинозы» и отдали распоряжение своему рабби проинформировать Баруха о его отлучении, которое должно было состояться в синагоге Тал- муд-Тора двумя днями позже. В течение 40 лет отец Баруха, Михаэль Спиноза, был одним из ближайших друзей и сторонников Мортейры. Имя Михаэля фигурировало в договоре при изначальной покупке Бет Якоб, и в течение нескольких десятилетий он щедро поддерживал фонд синагоги (из которого выплачивалось, в том числе, и жалованье раввина), равно как и другую синагогальную благотворительность. На протяжении всего этого времени Михаэль лишь изредка пропускал встречи «венца Закона» — группы взрослых учеников Мортейры, которая собиралась дома у рабби. И бессчетное число раз Михаэль, иногда в сопровождении своего чудо-сына Баруха, обедал за его столом, за который садилось порой до сорока человек. Более того, сам Михаэль и его старший брат Авраам часто выступали в роли парнассим — членов правления, высшей власти, управляющей синагогой.
Однако теперь рабби был погружен в печальные раздумья. Сегодня, с минуты на минуту… Да где же этот Барух?! Ему придется сказать сыну своего дорогого друга о ждущей того катастрофе. Саул Мортейра читал над Барухом молитвы во время его обрезания, присутствовал при его безукоризненном выступлении во время бар-миц- вы и наблюдал за его развитием все эти годы. Какими выдающимися талантами обладал этот мальчик — талантами, равных которым не было ни у кого! Любая учебная программа казалась для него примитивной, поскольку он впитывал информацию подобно губке, и каждый учитель задавал ему продвинутые тексты, пока все остальные ученики сражались со своим заданием. Порой рабби Мортейра тревожился, что зависть других учеников выльется во враждебность к Баруху. Этого так и не случилось. Его способности были настолько очевидны, настолько выдавались из общего ряда, что соученики высоко ценили Баруха и старались сделать своим другом, они зачастую советовались с ним, а не с учителями, сталкиваясь с какой- нибудь запутанной проблемой перевода или трактовки. Рабби Мортейра вспомнил, как и он тоже с благоговением взирал на Баруха и частенько просил Михаэля привести сына, когда надо было доставить удовольствие какому-нибудь важному гостю. Но теперь, вздохнул Саул
Мортейра, золотые годы Баруха — от 4 до 14 лет — остались далеко позади. Юноша изменился, свернул с прямого пути; теперь вся община столкнулась с угрозой превращения бывшего чудо-ребенка в чудовище, которое могло пожрать своих ближних.
На лестнице раздались шаги. Это Барух. Рабби Мортейра не стал подниматься с места и, когда Спиноза появился на пороге, не повернулся, чтобы поздороваться, а указал ему на низкий и неудобный табурет у своего стола и резко сказал:
— Сядь здесь. У меня ужасные новости — новости, которые изменят твою жизнь навсегда.
Он говорил на слегка скованном, но вполне пристойном португальском. Хотя рабби Мортейра по происхождению был ашкенази
[74]
, женился он на марранке и научился говорить по-португальски достаточно хорошо, чтобы читать на этом языке субботние проповеди конгрегации, которую составляли преимущественно выходцы из Португалии.
Бенто заговорил, нимало не смущаясь:
— Не сомневаюсь, случилось так, что парнассим решили исключить меня из общины и дали вам поручение огласить херем на публичной синагогальной церемонии — и очень скоро?
— Ты так же непочтителен, как и всегда, я вижу! Следовало бы мне уже к этому привыкнуть, но я не могу не изумляться превращению мудрого ребенка во взрослого глупца. Ты прав в своих выводах, Барух, — именно это они мне и поручили. Ты действительно завтра будешь подвергнут херему и навсегда исключен из общины. Вот только я возражаю против твоего скользкого слова «случилось». Не думай, что херем — это просто что-то такое, что с тобой случилось. Наоборот, это ты сам навлек на себя херем всеми своими поступками!
Барух открыл было рот, чтобы ответить, но рабби торопливо продолжил:
— Однако, возможно, еще не все потеряно. Я — человек верный своим друзьям, и моя долгая дружба с твоим благословенным отцом велит мне сделать все, что в моих силах, чтобы дать тебе защиту и водительство. Сейчас же я хочу, чтобы ты просто сидел и слушал. Я наставлял тебя с тех пор, как тебе исполнилось пять лет, и ты еще не слишком стар для наставлений. Я хочу преподать тебе особый урок истории…
