— Скажите, а каковы ваши чувства, когда мы обсуждаем Спинозу, говорим о философии? У меня есть ощущение, что тогда вы более расслаблены.
— Да, это другое дело. Пусть даже вы учите меня, у меня создается впечатление, что философская беседа вам приятна.
— Что ж, это вы верно подметили. И вам кажется, что слушать ваши рассказы о себе не доставит мне удовольствия?
— Я представить себе не могу, каким образом это может доставлять удовольствие!
— Вот еще какая мысль… чистая догадка. Возможно, вы испытываете к себе какие-то негативные чувства и думаете, что, если вы раскроетесь, я тоже стану негативно к вам относиться?
Альфред выглядел озадаченным.
— Думаю, это возможно, но если и так — это не главный фактор. Я просто не могу представить, чтобы я сам мог принимать такое участие в другом человеке.
— Это важный момент, и я понимаю, что вы рискуете, говоря мне об этом… Скажите мне, Альфред, это близко к тому, о чем вы пожалели бы, оставив сегодня несказанным?
Альфред заулыбался во весь рот.
— Боже мой! Да вы и вправду мастер в этом деле, Фридрих! Да, и более чем близко. Дело именно в этом!
— Так договаривайте остальное, — Фридрих расслабился. Теперь он уже привел свой корабль в знакомые воды.
— В общем, прямо перед тем, как я уехал, мой начальник, Дитрих Эккарт, позвал меня в свой кабинет. Он просто хотел поговорить о моей поездке в Париж, но я-то не знал этого. И первое, что он сделал, когда я вошел в комнату, — это попрекнул меня тем, что я так обеспокоился. Потом, уверив меня в том, что я хорошо справляюсь со своей работой, он сказал, что для меня было бы намного лучше, если бы я проявлял меньше рвения, зато больше кутил и занимался «дружеским трепом».
— И это замечание запало вам в душу…
— Да, потому что оно верно: мне неоднократно об этом говорили, так или иначе. Я и сам себе это говорю. Но я просто не могу сидеть за столом с пустоголовыми людишками и болтать ни о чем.
В воображении Фридриха вновь возникла сцена: то время, двадцать пять лет назад, когда он безуспешно пытался покатать Альфреда на спине. В их последнюю встречу он описал эту сцену Аьфреду и добавил: «Вы не любили играть». То, что подобные черты могут сохраняться на всю жизнь, восхищало и изумляло Фридриха. Какой редкостный шанс изучить генезис личности! Это может быть значительным профессиональным прорывом. Какому другому психоаналитику предоставлялась возможность анализировать человека, которого он знал ребенком? И, более того, он лично знал значимых взрослых в жизни этого ребенка: отца Альфреда, его брата и женщину, заменившую ему мать, — тетку Цецилию, и даже личного врача Альфреда. И он был знаком с тем же физическим окружением — домом и местами игр Альфреда; они учились в одной школе и занимались у одних и тех же учителей. Какая жалость, что Альфред не живет в Берлине — тогда можно было бы провести с ним полный психоанализ!
— Именно тогда, сразу после замечания Эккарта, — продолжал Аьфред, — я решил повидаться с вами. Я понимал, что он прав. Всего за несколько дней до этого я подслушал разговор обо мне между двумя нашими служащими. Они называли меня сфинксом.
— И что вы при этом ощутили?
— Смешанное чувство. Это не слишком важные для меня люди — просто уборщик и курьер, и я обычно не обращаю внимания на мнения таких типов. Но в данном случае они привлекли мое внимание, потому что были совершенно правы. Я закрыт и напряжен, и понимаю, что мне нужно изменить эту часть себя, если я хочу добиться успеха в Национал-социалистической партии.
— Вы сказали, что чувство было смешанным. А что положительного в том, чтобы быть сфинксом?
— Хмм… не уверен, возможно, это…
— Погодите-ка, давайте на минутку остановимся, Альфред. Я бегу впереди паровоза. Это несправедливо по отношению к вам. Я забрасываю вас личными вопросами, а мы ведь на самом-то деле не договорились о том, что мы с вами делаем. Или, если использовать терминологический словарь моей профессии, мы не определили рамки наших взаимоотношений, не так ли?
Альфред посмотрел на него с недоумением.
— Рамки?
— Давайте просто чуть вернемся назад и установим соглашение о том, к чему мы стремимся. Я делаю допущение, что вы хотите осуществить изменения в себе, прибегнув к психотерапевтической работе. Это так?
— Я не совсем понимаю, что именно означает психотерапевтическая работа.
— Это то, чем вы так успешно занимались последние десять минут, — честно и открыто говорить о том, что вас тревожит.
— Я определенно хочу добиться изменений в себе. Так что — да, мне нужна терапия. И еще: я хочу работать с вами.
— Но, Альфред, перемены потребуют многих, очень многих встреч. Сегодня мы просто проводим вводную беседу, и завтра я уезжаю на психоаналитическую конференцию. Я думаю о будущем. Берлин далеко от Мюнхена. Может быть, имеет смысл встречаться с психоаналитиком в Мюнхене, с которым вы смогли бы видеться чаще? Я могу порекомендовать вам хорошего специалиста…
Альфред отчаянно замотал головой:
— Нет! Никто другой мне не нужен! Я не в состоянии довериться никому другому, и уж точно — никому в Мюнхене! У меня есть уверенность — и очень сильная, — что однажды я займу могущественное положение в этой стране. У меня будут враги, и тогда меня может уничтожить любой, кому известны мои секреты. А с вами — я это знаю — я в безопасности.
— Да, со мной вам ничто не угрожает. Что ж, давайте подумаем о нашем расписании… Когда вы сможете в следующий раз быть в Берлине?
— Точно сказать не могу, но мне доподлинно известно, что «Фелькишер беобахтер» вскоре станет ежедневной газетой, и мы будем печатать больше национальных и международных новостей. Возможно, в будущем я смогу часто ездить в Берлин, и надеюсь, мы с вами сумеем проводить один-два сеанса в каждый мой приезд.
— Я всегда буду стараться выкроить для вас время, если вы станете сообщать мне о своем приезде заранее. И хочу, чтобы вы не сомневались: все, что вы говорите, будет абсолютно конфиденциально.
— Я уверен, что так и будет. Для меня это крайне важно, и вы очень укрепили мою уверенность, когда отказались говорить что бы то ни было личное о своем пациенте, сыне повара.
— И впредь можете не сомневаться: я никогда ни с кем не поделюсь вашими секретами и даже самим тем фактом, что вы проходите у меня терапию, — ни с одним человеком в мире, включая вашего брата. Конфиденциальность — важнейшая часть моей профессии, и я даю вам свое слово.
Альфред прижал руку к груди и одними губами проговорил:
— Спасибо! Благодарю вас от всего сердца!
— Знаете, — задумчиво проговорил Фридрих, — возможно, вы правы. Думаю, наша договоренность работала бы лучше, если бы между нами не было неравенства. Полагаю, начиная со следующего раза мне следует назначить вам стандартную цену за аналитический сеанс. Я позабочусь о том, чтобы вы могли себе это позволить. Как вы к этому отнесетесь?
