И еще Франку вырвал Бенто из лап мучившей его ревности, заставив его осознать иррациональность стремления к тому, чего он никогда по-настоящему не хотел и не мог иметь. Бенто последовательно возвращал себе спокойствие и вскоре восстановил товарищеские отношения с Кларой Марией и Дирком. Правда, темные тучи снова собрались в его душе, когда однажды Клара Мария появилась в жемчужном ожерелье, подаренном ей Дирком. Тучи превратились в настоящую бурю несколько дней спустя, когда она объявила о своей помолвке с Дирком. Но в этот раз разум возобладал: Бенто сохранил равновесие и не дал страстям подорвать его отношения с двумя добрыми друзьями.
При всем том Бенто не хотел отпускать чувственное воспоминание о том, как Клара Мария держала его за руку в ту ночь после нападения. И еще он вспоминал, как Франку радостно схватил его за плечи и как брат Габриель часто держал его за руки… И ему больше не видать таких прикосновений, как бы страстно ни хотелось их ощутить его телу. Порой фантазии о том, как он прикасается к Кларе Марии и обнимает ее — или ее тетку Марту, которую он тоже находил привлекательной, — прокрадывались в его мысли, хотя отделаться от этих фантазий было легко. А вот ночные желания — дело другое. Он не волен контролировать свои сны, препятствовать ночному семяизвержению, часто пятнавшему его простыни. Все это Бенто, разумеется, хранил в глубочайшей тайне. Вздумай он поделиться этим с Франку, ответ оказался бы предсказуемым: «Так всегда бывает: зов плоти — это часть нашей тварной природы; это та сила, которая позволяет нашему роду выживать».
Хотя Бенто понимал мудрость совета Франку — покинуть Амстердам, — он тем не менее задержался в городе еще на несколько месяцев. Его лингвистические навыки, равно как и способности к логике, привели к тому, что многие коллегианты искали его помощи в переводах с иврита и латыни. Вскоре коллегианты образовали Философский клуб, возглавляемый другом Бенто, Симоном де Врисом, регулярно проводили встречи и часто обсуждали идеи, сформулированные Бенто.
Правда, этот растущий круг почитателей и знакомых, столь благотворный для его самооценки, также отнимал у него много времени, не давая ему полностью заняться бродившими в нем мыслями. Он говорил с Симоном де Врисом о своем желании вести более спокойную жизнь, и вскоре Симон с помощью других членов Философского клуба подыскал дом в Рейнсбурге, где Спиноза мог бы жить. Рейнсбург — небольшая деревушка у реки в сорока километрах от Амстердама — был не только центром движения коллегиантов, но и располагался в удобной близости от Лейденского университета, где Бенто, ныне профессионально освоивший латынь, смог бы посещать занятия по философии и наслаждаться обществом других ученых.
Бенто очень понравился Рейнсбург. Дом оказался приземистым каменным строением с несколькими маленькими витражными окошками, выходящими в хорошо ухоженный яблоневый сад. На стене над входом было выведено краской короткое стихотворение, созвучное недовольству многих коллегиантов состоянием мира:
Когда бы мудрецами свет был обитаем
И доброй воли полон был бы каждый взгляд,
Наверное, сей мир мы называли б раем,
Теперь же он — увы! — весьма похож на ад.
Квартира Бенто состояла из двух комнат первого этажа. Одна стала его кабинетом, где располагались неуклонно растущая библиотека и кровать, а вторая, меньшая, была отведена под мастерскую, в которой разместилось его оборудование для шлифовки линз. В другой половине дома жил доктор Хуман, хирург, со своей женой: там была совмещенная с гостиной большая кухня и на втором этаже спальня, к которой вела крутая лестница.
Бенто доплачивал небольшую сумму за ужин, который обычно съедал в компании доктора Хумана и его добродушной жены. Порой после долгого дня, когда Бенто в одиночестве писал и шлифовал линзы, он с нетерпением ждал их общества; но если был особенно поглощен какой- нибудь идеей, то возвращался к своим прежним привычкам и несколько дней подряд ужинал у себя в комнате, любовался яблонями в саду, думал и писал.
Так, со всей приятностью, прошел год. Однажды сентябрьским утром Бенто проснулся сам не свой, беспокойный и нервный, но решил все же выполнить задуманное: поехать в Амстердам и доставить одному клиенту тонкие линзы для телескопа. Более того, его друг Симон де Врис, секретарь Философского клуба коллегиантов, договорился, чтобы Бенто присутствовал на встрече, где должна была пройти дискуссия о первой части его новой работы. Бенто вытащил из сумки последнее письмо Симона и перечитал.
Мой досточтимый друг!
Ожидаю Вашего прибытия с нетерпением. Порой я пеняю судьбе за то, что мы отделены друг от друга большим расстоянием. Счастливец — о, сущий счастливец доктор Хуман, обитающий с Вами под одной крышей, он может говорить с Вами о сколь угодно возвышенных предметах за обедом, ужином и во время ваших прогулок! Однако, хотя во плоти я далек от Вас, Вы весьма частый гость в моих мыслях, особенно в писаниях Ваших, кои я читаю и перечитываю. Но поскольку не все они ясны членам нашего клуба, что стало причиной возобновления наших встреч, мы с нетерпением ждем Ваших объяснений относительно трудных пассажей, дабы могли мы под водительством Вашим защищать истину от тех, кто полон суеверной религиозности, и противостоять нападкам целого мира.
Искренне преданный Вам С. де Врис
Складывая письмо, Бенто ощущал одновременно и радость, и неловкость: радость от добрых слов Симона, а неловкость оттого, что сомневался, что ему так уж хочется встречи с восхищенной аудиторией. Несомненно, переезд в Рейнсбург был мудрым решением, но лучше, думал он, было бы переехать еще дальше от Амстердама.
Он прошел небольшое расстояние до Ойгсгеста, где за 21 стуйвер
[103]
взял билет на утренний трекскойт — запряженную лошадьми баржу, которая везла пассажиров вверх по небольшому трексварту — недавно прорытому каналу, ведущему прямо к Амстердаму. За дополнительные несколько стуйверов он мог бы занять каюту, но выдался чудесный солнечный день, и он сел на палубе, перечитывая начало своей рукописи «Трактат об усовершенствовании разума», который надо было обсуждать на следующий день в Философском клубе Симона. Он начал с описания его личного поиска счастья.
«После того как опыт научил меня, что все встречающееся обычно в повседневной жизни суетно и пусто, и я увидел, что все, чего я опасался, содержит в себе добро и зло лишь постольку, поскольку этим тревожится дух (animus), я решил наконец исследовать, есть ли что-нибудь, что было бы истинным благом — и доступным, и таким, которое одно, когда отброшено все остальное, определяло бы дух; более того, дано ли нам что-нибудь такое, что, найдя и приобретя это, я вечно наслаждался бы постоянной и высшей радостью»
[104]
.
Далее он описывал неспособность достичь указанной цели, цепляясь за традиционную убежденность в том, что высшее благо состоит в богатстве, славе и чувственных удовольствиях. Эти блага, утверждал он, вредны для здоровья человека. Бенто внимательно прочел свои комментарии об ограничениях этих трех мирских благ.
