Когда замок на ширме в моем кабинете был сломан, что препятствовало плотному закрытию двери, мои пациенты реагировали на это самым разным образом. Одна пациентка всякий раз тратила уйму времени, вертя его в руках, и каждую неделю извинялась за это так, как будто бы она сама его сломала. Многие не обращали на это никакого внимания, тогда как другие всегда указывали на дефект и настоятельно советовали мне починить его. Некоторые даже недоумевали, почему я так долго тяну.
Даже банальная коробка бумажных носовых платков может стать богатым источником данных. Одна пациентка всегда просила прощения за то, что, доставая салфетку, немного сдвигала коробку. Другая — отказывалась взять последнюю салфетку в коробке. Еще одна никогда не позволяла передать ей салфетку, говоря, что вполне может сделать это сама. Однажды, когда я забыл заменить пустую коробку, пациент в течение нескольких недель острил по этому поводу («Так вы вспомнили на этот раз». Или же: «Новая коробка! Вы, должно быть, ожидаете сегодня тяжелый сеанс»). Другая принесла мне в подарок две коробки.
Многие мои пациенты читали мои книги, и их реакция на мое писательство также представляет богатый источник материала. Некоторые напуганы тем, сколь много я написал. Некоторые выражают озабоченность, что не покажутся мне интересными. Одна из пациенток рассказала мне, что читала мою книгу урывками в книжном магазине и не хотела ее покупать, так как она уже «внесла денежный вклад в контору». Другие, те, кто убежден в эффекте дефицита моего внимания, ненавидят книги из-за описания тесных отношений с другими пациентами — им кажется, что слишком мало любви остается для них.
В дополнение к реакции на обстановку кабинета у терапевтов есть множество других стандартных контрольных точек (например, начала и завершения сеансов, оплата счетов), которые помогают накапливать сопоставительный материал. А потом, конечно же, существует наиболее утонченный и сложный инструмент, Страдивари психотерапевтической практики — внутреннее «я» терапевта. Я еще многое скажу об использовании этого инструмента и уходе за ним.
Глава 17. Поиск эквивалентов «здесь-и-сейчас»
Как следует поступать терапевту, если пациент заводит разговор о проблеме, включающей в себя неудачное взаимодействие с другим человеком? Обычно терапевты изучают ситуацию очень глубоко и пытаются помочь пациенту понять его/ее роль в данных обстоятельствах, вырабатывают варианты альтернативного поведения, исследуют неосознанную мотивацию, просчитывают мотивацию других людей и ищут паттерны, то есть аналогичные ситуации, в которых пациент оказывался в прошлом. Освященная веками стратегия имеет свои недостатки: работа не только имеет тенденцию рационализироваться — очень часто она строится на неточной информации, которую дает пациент.
«Здесь-и-сейчас» предлагает гораздо лучший способ. Общая стратегия заключается в том, чтобы найти эквивалент «здесь-и-сейчас» для дисфункционального взаимодействия. Когда это сделано, работа становится гораздо более точной и безотлагательной. Некоторые примеры.
Кит и постоянное недовольство. Кит, сам практикующий психотерапевт, проходящий долговременный курс, рассказал мне о чересчур жестком взаимодействии со своим взрослым сыном. Впервые его сын решил взять на себя все приготовления к ежегодной семейной поездке на кемпинг и рыбалку. Кит, хотя и был обрадован тем, что его сын наконец повзрослел и что ему удалось освободиться от этого бремени, не смог ослабить контроль. Когда он попытался аннулировать все планы сына, настойчиво пытаясь перенести их на немного более ранний срок и в другое место, его сын взорвался, назвав своего отца назойливым деспотом. Кит был опустошен и убежден на сто процентов в том, что он раз и навсегда потерял любовь и уважение своего сына.
Какие задачи преследовал я в этой ситуации? Долгосрочная задача, к которой мы могли бы вернуться в будущем, состояла в том, чтобы изучить неспособность Кита ослабить контроль. Более близкая — в том, чтобы предложить Киту незамедлительное утешение и свое содействие в восстановлении душевного равновесия. Я старался помочь ему обрести такое видение, чтобы он смог осознать, что данное осложнение было не чем иным, как одним скоротечным эпизодом на фоне любящих взаимоотношений с сыном в течение всей его жизни. Я считал, что подробный анализ случая был бы крайне неэффективным, — я никогда не видел его сына и мог только догадываться о его истинных чувствах. Гораздо лучше, казалось мне, идентифицировать и работать с эквивалентом «здесь-и-сейчас» этого неразрешимого события.
Но какого именно события «здесь-и-сейчас»? Для этого нужно было внимательно слушать. Так случилось, что не так давно я направил к Киту пациента, который после нескольких сеансов с ним не вернулся. Кит пребывал в невероятном волнении из-за потери пациента и сильно мучился в течение длительного времени перед тем, как «исповедоваться» мне на предыдущем сеансе. Кит был убежден, что я строго осужу его, не прощу этого провала и никогда больше не направлю ему другого пациента. Обратите внимание на символическую равноценность этих двух событий — в обеих ситуациях Кит предполагал, что единственный его поступок навсегда опозорит его в глазах того, кого он высоко ценил.
Я попытался рассмотреть эпизод «здесь-и-сейчас» из-за его чрезвычайной неотложности и соответствия. Я сам был объектом опасений Кита и мог анализировать свои собственные чувства вместо того, чтобы впустую гадать, что чувствовал его сын. Я сказал ему, что он абсолютно неверно понял меня, что у меня нет ни малейших сомнений в его чувствительности и сострадании и что я уверен — он делает отличную клиническую работу. Было бы очень неразумно с моей стороны пренебрегать долгим опытом общения с ним на основе лишь одного этого эпизода, и я сказал ему, что непременно буду направлять к нему пациентов и в будущем. После завершения анализа я чувствовал уверенность в том, что подобная терапевтическая работа «здесь-и-сейчас» была гораздо более действенной, нежели исследование кризиса с его сыном «тогда-и-там», и что он запомнит нашу встречу гораздо лучше, чем любой рациональный анализ эпизода с его сыном.
Элис и грубость. Элис, шестидесятилетняя вдова, отчаянно ищущая другого мужа, жаловалась на ряд неудачных романов с мужчинами, которые часто исчезали из ее жизни безо всякого объяснения. На третий месяц терапии она поехала в круиз со своим последним кавалером, Моррисом, который выразил свое огорчение ее привычками торговаться, нахально пролезать в начало очереди и занимать лучшие места в экскурсионных автобусах. После путешествия Моррис исчез, отказываясь даже отвечать на ее звонки.
Вместо того чтобы начать анализировать ее отношения с Моррисом, я обратился к моим собственным взаимоотношениям с Элис. Я прекрасно знал, что мне самому точно так же хотелось сбежать, и очень часто с наслаждением представлял, как она говорит, что хотела бы завершить наш курс. Даже несмотря на то, что она дерзко (и успешно) договорилась со мной о значительно более низкой плате, она продолжала твердить мне, насколько несправедливо запрашивать с нее так много. Она никогда не упускала случая высказаться по поводу платы — по поводу того, насколько я отработал ее сегодня, или о моем нежелании предоставить ей еще более низкую плату ввиду ее пожилого возраста. Более того, она выкраивала дополнительное время, начиная разговор о неотложных проблемах в самом конце сеанса или вручая мне что-нибудь почитать (как она говорила, «в ваше свободное время») — дневник с ее снами; статьи о вдовстве, журналистской терапии или заблуждениях Фрейда. В общем, она не знала, что такое деликатность, и точно так же, как в ситуации с Моррисом, внесла в наши отношения нечто грубое и вульгарное. Я знал, что эта действительность «здесь-и-сейчас» — именно то, с чем следует работать, и в итоге спокойное изучение того, как она огрубила наши отношения, оказалось настолько полезным, что несколько месяцев спустя некий необычайно этим пораженный пожилой джентльмен получил от нее телефонный звонок с извинениями.
