– Это возвращает нас в сегодняшний день, Марвин. Куда лежит Ваш жизненный путь теперь?
– Ну, как я уже сказал, нет смысла больше накапливать деньги. У меня нет детей, – его голос стал мрачным, – нет бедных родственников, нет желаний, чтобы потратить их на что-то.
– Мне показалось, что в Вашем голосе была печаль, когда Вы говорили, что не имеете детей.
– Это старая история. Тогда я был разочарован, но это было очень давно, 35 лет назад. У меня много планов. Я хочу путешествовать. Я хочу пополнять мои коллекции – возможно, они заменяют мне детей – марки, плакаты к политическим компаниям, старая бейсбольная форма и «Ридерс Дайджест».
Затем я изучил отношения Марвина с женой, которые, как он настаивал, были абсолютно гармоничными.
– Спустя сорок один год я все еще чувствую, что моя жена – великолепная женщина. Я не люблю расставаться с ней, даже на одну ночь. В самом деле, у меня теплеет внутри, когда я вижу ее в конце дня. Все мое напряжение проходит. Возможно, она для меня что-то вроде валиума.
По словам Марвина, их сексуальная жизнь была прекрасной до того, как начались эти неприятности полгода назад: несмотря на 41 год, казалось, сохранились и желание, и страсть. Когда начались периодические неудачи Марвина, Филис вначале проявила большое понимание и терпение, но в последние два месяца стала раздраженной. Только две недели назад она пожаловалась на то, что устала «чувствовать себя плохо», то есть возбуждаться и затем не испытывать удовлетворения.
Марвин придавал большое значение чувствам Филис и был очень расстроен тем, что не доставляет ей удовольствия. Он целыми днями ходил мрачный после своих неудач, и восстановление его равновесия целиком зависело от нее. Иногда она воодушевляла его одним лишь уверением, что по-прежнему считает его сильным мужчиной, но обычно ему требовалось какое-нибудь физическое утешение. Она мыла его в душе, брила, делала ему массаж, брала его мягкий пенис в рот и держала там нежно, пока он не наполнялся жизнью.
Как и в первый раз, я был поражен тем, что сам Марвин нисколько не удивлен своим собственным рассказом. Где было его любопытство по поводу того, что его жизнь изменилась столь драматическим образом, что его самообладание, счастье, само желание жить теперь целиком зависели от упругости его пениса?
Теперь пришло время дать Марвину рекомендации насчет лечения. Я не думал, что он подходящий кандидат для глубинной терапии. Причин было несколько. Мне всегда было трудно лечить тех, у кого отсутствовало любопытство. Я мог бы помочь ему обнаружить любопытство, но этот тонкий и долгий процесс не подходил для Марвина, который хотел быстрого и эффективного лечения. Когда я обдумал два прошедших сеанса, то осознал также, что он сопротивлялся любым моим попыткам проникнуть в его чувства глубже. Казалось, он не понимает – мы говорили вразнобой, он не интересовался внутренним смыслом событий. Он сопротивлялся и моим попыткам прямо вовлечь его в личный разговор: например, когда я спросил о его ранах или указал на то, что он игнорирует мои попытки приблизиться.
Я уже собирался дать ему формальную рекомендацию начать курс бихевиоральной терапии (подход, основанный на изменении конкретных аспектов поведения, в частности, супружеского общения и сексуальных установок и действий), когда, в добавление к своим мыслям, Марвин упомянул, что в течение недели у него было несколько сновидений.
Я расспрашивал о снах на первом сеансе, и, как многие другие пациенты, он ответил, что хотя видит сны каждую ночь, не может вспомнить подробности ни одного из них. Я посоветовал ему держать блокнот рядом с кроватью, чтобы записывать сны, но Марвин, казалось, так мало интересуется своим внутренним миром, что я сомневался, послушается ли он меня, и даже не спросил об этом на следующем сеансе.
Теперь он достал блокнот и прочел серию сновидений:
Филис разгневалась и поругалась со мной. Она ушла домой. Но когда я провожал ее туда, она исчезла. Я испугался, что найду ее мертвой в большом соборе на вершине горы. Затем я пытаюсь влезть через окно в комнату, где должно находиться ее тело. Я на узком выступе высоко над землей. Я не могу двигаться вперед, но он слишком узкий, чтобы развернуться и идти назад. Я боюсь, что упаду, а затем мне становится страшно, что я спрыгну вниз и покончу с собой.
Мы с Филис раздеты и собираемся заняться любовью. Вентворт, мой партнер, который весит 250 фунтов, находится в комнате. Его мать за дверью. Приходится завязать ему глаза, чтобы мы могли продолжать. Когда я выхожу, я не знаю, что сказать его матери о том, почему мы завязали ему глаза.
Прямо перед входом в мой офис стоит цыганский табор. Все цыгане ужасно грязные – руки, одежда, сумки, которые они носят с собой. Я слышу, как мужчины шепчут и договариваются о чем-то с подозрительным видом. Я удивляюсь, как власти разрешают им открыто разбивать лагерь.
Земля под моим домом размывается водой. У меня есть огромный бур, и я знаю, что должен пробурить скважину в шестьдесят пять футов, чтобы спасти дом. Я наталкиваюсь на твердую породу, и вибрация заставляет меня проснуться.
Удивительные сны! Откуда они пришли? Возможно ли, чтобы они могли присниться Марвину? Я оглянулся, как бы надеясь увидеть кого-то другого, сидящего напротив меня. Но он все еще был здесь, терпеливо ожидая моего следующего вопроса, – с пустыми глазами, прячущимися за стеклами очков.
У нас осталось всего несколько минут. Я спросил Марвина, есть ли у него какие-нибудь ассоциации в связи с элементами этих сновидений. Они были для него загадкой. Я спрашивал о снах, и он их мне дал. Вот и все.
Несмотря на сны, я все-таки порекомендовал курс супружеской терапии, возможно, 8 или 12 сеансов. Я предложил несколько возможностей: я сам могу встретиться с ними обоими, или направить их к кому-то другому, или направить Филис с терапевту-женщине на пару сеансов и затем всем четверым – мне, Марвину, Филис и ее терапевту – встретиться для совместного обсуждения.
Марвин внимательно выслушал то, что я сказал, но его мимика была такой застывшей, что я совершенно не понял, о чем он думает. Когда я спросил, как он к этому относится, Марвин принял странно официальный тон и сказал:
– Я рассмотрю Ваши предложения и дам Вам знать о своем решении.
Был ли он разочарован? Чувствовал ли себя отвергнутым? Я ни в чем не мог быть уверен. В то время мне казалось, что я дал правильную рекомендацию.
Расстройство Марвина было острым и поддавалось, как я думал, короткой когнитивно-бихевиоральной терапии. Кроме того, я был убежден, что он не получит пользы от индивидуальной терапии. Все говорило против этого: он слишком сильно сопротивлялся; на профессиональном языке он имел слишком мало «психологических наклонностей».
Однако бьыо жаль, что я упустил возможность глубинной работы с ним: динамика его ситуации изумляла меня. Я был уверен, что мое первое впечатление близко к истине: отставка разожгла в нем тревогу по поводу конечности жизни, старения и смерти, и Марвин пытался справиться с этой тревогой с помощью сексуального мастерства. На сексуальный акт было поставлено так много, что он оказался переоцененным и перегруженным.
