«И что с того? Есть что-то постыдное в том, чтобы ле читься у психотерапевта? Я не раз слышала, как люди восхищением говорят о терапевтах, которые продолжают…"
"Многие, с учетом моего возраста и положения, сочтут это за прошение слабости — это подорвет мои политический авторитет. И не забывайте, что я всегда был ярым противником психотерапевтической халатности, я даже стал инициатором дисциплинарного взыскания и изгнания из института — и, должен отметить, вполне заслуженного изгнания, моего собственного психоаналитика. Вы читали в газетах о катастрофе Сета Пейнда?»
«Отзыв пациентов? Конечно! — воскликнула Кэрол. — Такую сенсацию трудно пропустить! Так это были вы?»
«Я сыграл в этом ведущую роль. Может, даже главную. И, между нами говоря, я спас этот институт. Это долгая история и не для посторонних ушей. Сейчас у меня нет времени ее рассказывать, но суть остается прежней: как я смогу говорить о психотерапевтической халатности, если буду знать, что среди моих слушателей есть человек, который знает, что я принял «Ролекс» от пациента? Я буду навеки приговорен к молчанию — и к политическому бездействию».
Кэрол понимала, что аргумент Маршала в корне неверен, но не смогла придумать, как под него подкопаться. Возможно, его недоверие к психотерапевтам было слишком близко ей самой. Она попробовала подойти с другой стороны:
«Маршал, возвращаюсь к вашему заявлению о том, что помочь вам сможет только психоаналитик. А как же мы с вами? Только посмотрите на меня — я никак не могу считаться профессионалом! Как же вы можете говорить, что я помогаю вам?»
«Не знаю как, только знаю, что вы помогаете мне. Сейчас у меня нет сил, чтобы понять, как вам это удается. Возможно, вам достаточно просто быть здесь, сидеть со мной в этом кабинете — вот и все. А я буду работать».
«Нет, подождите, — покачала головой Кэрол, — меня такое положение дел не устраивает. Это непрофессионально; более того, я бы сказала, что это неэтично. Вы тратите свои деньги на то, чтобы посещать человека без специальной подготовки в нужной вам области. И деньги немалые. В конце концов, мои услуги стоят дороже, чем услуги психотерапевта».
«Нет, я уже думал об этом. При чем здесь неэтичность? Ваш клиент пользуется вашими услугами, потому что считает, что вы помогаете ему. Я готов под присягой подтвердить эффективность вашей работы. А с учетом налогов это обходится мне вовсе не дорого. При моем уровне дохода незначительные медицинские расходы не возмещаются, а вот юридические — да. Кэрол, ваши услуги возмещаются мне на сто процентов! Вы обходитесь мне намного дешевле, чем психотерапевт. Но это не единственная причина, почему я работаю именно с вами. Дело в том, что вы единственная, кто может мне помочь».
Так Маршал убедил Кэрол продолжать сотрудничество. Ей было нетрудно разобраться в его проблемах — он обрисовал ей их все, одну за другой. Как и многие другие блестящие адвокаты, Кэрол гордилась своей умелой манерой вести записи, и вскоре из ее подробных заметок в блокноте сложился подробный список вопросов. Почему Маршал отрицает любую возможность обратиться за помощью к кому-нибудь другому? Почему у него так много врагов? Почему он так высокомерно, с таким осуждением отзывается о других психотерапевтах и других психотерапевтических подходах? Он критикует все и вся; эта участь не миновала ни его жену, ни Бэта Томаса, ни Эмиля, ни Сета Пейн-да, ни его коллег, ни студентов.
Кэрол не могла не спросить его об Эрнесте Лэше. Под благовидным, разумеется, предлогом — будто один из ее друзей собирается полечиться у него — Кэрол спросила Маршала, что он думает по этому поводу.
«Знаете, — и запомните, это между нами, Кэрол, — я бы вам его не рекомендовал. Эрнест — умный, вдумчивый молодой человек с большим опытом исследований в области фармакологии. Он первоклассный специалист в этой сфере. Несомненно. Но как терапевт… знаете… я бы сказал, что он еще учится, что он еще не до конца определился. Главная его проблема в том, что он не получил полноценную психоаналитическую подготовку — я лишь недолго был его супервизором. Более того, я считаю, что он еще не готов учиться психоанализу: это молодой иконоборец слишком недисциплинирован, слишком непочтителен. Хуже того, он кичится своим бунтарством, бросается громкими словами, именуя себя «новатором» или «экспериментатором».
Бунтарь! Иконоборец! Воплощение непочтительности! Обвинения Маршала добавили Эрнесту несколько очков в ее глазах.
Следующим в списке Кэрол, после недоверия и высокомерия, значился стыд. Может быть, стыд и высокомерие — одного поля ягоды, думала Кэрол. Может, если бы Маршал не судил других так строго, он не требовал бы так много и от себя? Или наоборот? Если бы он не был столь требователен к себе, он был бы снисходительнее к другим? Забавно, ведь от Эрнеста она услышала то же самое!
На самом деле она во многом видела в Маршале себя. Например, его гнев — ярость, зацикленность, одержимость идеей мести — все это напомнило ей ту ужасную ночь, которую она провела с Нормой и Хитер после ухода Джас-тина. Неужели она серьезно хотела нанять киллера, избить его до полусмерти? Неужели она уничтожила его файлы в компьютере, его одежду, памятные сувениры из его детства? Сейчас она просто не могла в это поверить. Это происходило тысячу лет назад. Она уже начала забывать лицо Джастина.
Почему она так сильно изменилась? Может, встреча с Джессом так на нее повлияла? Или тот факт, что она вырвалась из брака, который душил ее? Тут она подумала об Эрнесте… неужели, несмотря ни на что, он все же умудрился контрабандой пронести какую-то долю терапии в их сеансы?
Она пыталась убедить Маршала в бессмысленности его ярости, указывала на саморазрушительный ее характер. Но безуспешно. Иногда ей хотелось передать ему долю свей новообретенной сдержанности, спокойствия. А иногда она теряла терпение и хотела встряхнуть его, заставить взяться за ум. Ей хотелось крикнуть ему: «Да брось ты! Неужели ты не видишь, чего тебе стоят эти идиотские злоба и гордость? Ты лишился всего! Спокойствия, сна, работы, семьи, друзей! Просто успокойся!» Но ничего она этим не добьется. Она прекрасно помнила, какая жажда мести владела ею всего несколько недель назад, а потому прекрасно понимала Маршала. Но она не знала, как помочь ему успокоиться.
Другие проблемы из списка были ей чужды, например озабоченность Маршала финансовыми вопросами и вопросами статуса. Ее такие проблемы не волновали. Тем не менее она понимала их важность, ведь именно алчность и честолюбие привели его к этой катастрофе.
А его жена? Час за часом Кэрол ждала, что Маршал заговорит о ней. Но не услышала ни слова, разве что Маршал обмолвился, что она на три недели уехала в Тассайару для медитации. А когда Кэрол сама спрашивала его о жене, он говорил лишь, что у них нет общих интересов, что они идут каждый своей дорогой.
Кэрол часто думала о Маршале — когда бегала, когда работала с другими клиентами, когда лежала в постели перед сном. Так много вопросов. И так мало ответов. Маршал чувствовал тревогу Кэрол и уверял ее, что, для того чтобы облегчить его страдания, ей достаточно просто помочь ему сформулировать и обсудить с ним его основные проблемы. Но Кэрол понимала, что этого недостаточно. Ей нужна была помощь; она нуждалась в консультанте. Но к кому она может обратиться? А однажды ее вдруг осенило: она поняла, кто сможет ей помочь.
