Эрнесту стало легче. Удивительное дело — странный парадокс психотерапии и супервизорства: чем больше ты говоришь о вещах противозаконных, постыдных, дурных, скверных, тем большее вознаграждение получаешь! Но поток его ассоциаций замедлился: «Посмотрим, надо в этом разобраться. Меня взбесило то, что Джастин пошел на поводу у своего члена. Я желал ему добра, надеялся, что он сможет по-хорошему разобраться со своей драконихой. Эта его жена, Кэрол… это что-то».
«С чем она у вас ассоциируется? Давайте потратим на это одну-две минуты, не больше», — сказал Маршал. Это его обнадеживающее «одну-две минуты» было скорее поклоном в сторону супервизорства, чем частью терапевтического контакта. Четкое указание короткого промежутка времени ограничивало самораскрытие и позволяло Эрнесту чувствовать себя более защищенным.
«Кэрол?.. нехороший человек… горгона Медуза… эгоистичная, злобная женщина на грани… острые зубки… глаза-щелочки… воплощение зла… самая отвратительная женщина, которую я когда-либо встречал».
«То есть вы все-таки встречались с ней?» «Я имею в виду, самая отвратительная женщина, которую я никогда не встречал. Я знаю ее только со слов Джастина. Но за несколько сотен часов я узнал ее довольно хорошо».
«Что вы имели в виду, когда сказали, что он сделал это неправильно? А как правильно?»
Эрнест смутился. Он уставился в окно, стараясь не встретиться взглядом с Маршалом.
«Э-э-э… Могу вам сказать, как неправильно: неправильно выпрыгивать из постели одной женщины, чтобы сразу же запрыгнуть в постель другой. Посмотрим-ка… Если бы я хотел чего-то от Джастина, что бы это могло быть? Чтобы однажды, хотя бы однажды, он повел себя как мужик! И чтобы бросил Кэрол как мужик! Чтобы он решил, что это был не самый лучший выбор, не самый лучший способ провести свою единственную и неповторимую жизнь, — и просто собрал бы вещи и ушел. Навстречу одиночеству, навстречу необходимости разобраться с тем, что ты собой представляешь как человек, как взрослый человек, как отдельно взятое человеческое существо. То, что сделал он, — это патетика: снял с себя всю ответственность, вошел в транс, потерял голову от любви к девчонке со смазливой мордашкой — он говорит, что она «ангел небесный». Даже если на какое-то время это подействует, здесь нет никакого роста, он ни черта из этого не вынесет!
Вот так вот, Маршал! Плохо! И я не горжусь этим! Но если хотите примитивных проявлений, вот вам, пожалуйста. Тут этого полно — и на самой поверхности. Я и сам практически все понимаю!» Эрнест вздохнул и устало откинулся на спинку стула в ожидании реакции Маршала.
«Знаете, говорят, цель терапии заключается в том, чтобы стать собственным отцом и матерью. Сдается мне, что-то подобное мы можем сказать и о супервизорстве. Цель его заключается в том, чтобы стать супервизором самого себя. Так что… посмотрим, как вы себя видите».
Прежде чем заглянуть внутрь себя, Эрнест бросил взгляд на Маршала и подумал: «Быть собственным отцом и матерью, быть супервизором самому себе — черт возьми, он хорош».
«Ну, самое очевидное — это глубина моих чувств. Ра-зумеется, я слишком сильно вовлечен. И это безумное негодование, собственничество — как он посмел принять решение, не проконсультировавшись предварительно со мной».
«Верно! — Маршал энергично закивал. — Теперь сопоставьте негодование с вашей задачей снизить его зависимость от вас и сократить количество часов».
«Понимаю я, понимаю. Противоречие очевидно. Я хочу, чтобы он отделился от меня, но, когда он начинает действовать самостоятельно, я прихожу в ярость. Это хороший знак — то, что он настаивает на праве иметь личную жизнь, даже если он скрывает от меня своих женщин».
«Не просто хороший знак, — сказал Маршал, — но и знак того, что вы провели хорошую терапию. Чертовски хорошую терапию! При работе с зависимым пациентом лучшее вознаграждение — бунт, а не заискивание. Получайте от этого удовольствие».
Эрнест был тронут. Он молчал, едва сдерживая слезы, переполненный благодарности, и пытался осмыслить услышанное. Он так много лет заботился о других, что отвык, когда кто-то заботился о нем.
«Что вы видите, — продолжал тем временем Маршал, — в своих комментариях по поводу того, как Джас-тину надлежало бы правильно обставить разрыв с женой?» «Моя самонадеянность! Есть только одно мнение — мое мнение! Но это очень сильное чувство. Оно не исчезает и сейчас. Джастин разочаровал меня. Я желал ему большего. Знаю, я говорю как требовательный пациент!»
«Вы заняли столь непримиримую позицию в этой ситуации — настолько, что сами себе не верите. Зачем эти крайности, Эрнест? Что стало стимулом для этого? Какие требования вы выдвигаете к самому себе?»
«Но я верю в это! Он перешел из одной зависимости к другой, от жены — злой матери к матери-ангелу. Это любовное безумие, умопомешательство, — «ангелы с неба» — его засасывает блаженство, словно не до конца разделившуюся амебу, говорит он… все, что угодно, лишь бы не думать о своем одиночестве. И этот страх одиночества все эти долгие годы удерживал его в губительном браке. Я должен помочь ему понять это».
«Но не слишком ли круто вы берете, Эрнест? Не слишком ли вы требовательны? Полагаю, теоретически вы правы, но разве хоть один разводящийся пациент сможет соответствовать этому вашему стандарту? Вам требуется некий экзистенциальный герой. Это случается в романах, но, оглядываясь на годы своей практики, я не могу вспомнить ни одного пациента, который бы оставил свою жену таким вот благородным образом. Так что я повторю свой вопрос: что стало стимулом для этого? Приходилось ли вам переживать что-то подобное? Я знаю, что ваша жена погибла в автокатастрофе несколько лет назад. Но я почти ничего не знаю о том, как складывались ваши отношения с женщинами. Были ли у вас повторные браки? Разводились ли вы когда-нибудь?»
Эрнест покачал головой, и Маршал продолжал: «Скажите, если я буду задавать слишком много вопросов, мы перейдем грань между терапией и супервизорством».
«Нет, вы все делаете правильно. Никогда больше не вступал в брак. Моей жены, Рут, нет уже шесть лет. Но на самом деле наш брак перестал существовать задолго до этого. Мы жили в одном доме, но порознь, не расставаясь лишь потому, что нам было так удобнее. Уйти от Рут мне было слишком сложно, хотя я довольно быстро понял еще в самом начале — мы оба это поняли, — что мы не подходим друг другу».
«Давайте-ка вернемся к Джастину и вашему контрпереносу», — не отступался Маршал.
«Очевидно, что мне надо выполнять свою работу и надо прекратить требовать от Джастина, чтобы он работал за меня. — Эрнест посмотрел на помпезные позолоченные часы эпохи Луи XIV — только для того, чтобы в очередной раз вспомнить, что они выполняли исключительно декоративную функцию. Он взглянул на свои часы: — Осталось всего пять минут. Давайте обсудим еще один вопрос».
«Вы что-то говорили о выступлении в книжном магазине и случайной встрече с бывшей пациенткой».
«Нет, для начала скажите мне вот что. Меня интересует, должен ли я был откровенно признаться Джастину, что он вывел меня из себя, когда он прямо спросил меня об этом. Когда он обвинил меня в том, что я пытаюсь вернуть его на землю с небес его любовного блаженства, он был абсолютно прав — он все правильно понял. Полагаю, что, не подтвердив его верные наблюдения, я поступал антитера-певтично».
