В своей возрастной группе у Маршала не было конкурентов: два наиболее перспективных члена группы скончались от сердечного приступа. На самом деле именно их смерть подтолкнула Маршала пройти интенсивный курс аэробного шунтирования коронарной артерии, состояние которой оставляло желать лучшего вследствие сидячего образа жизни практикующего психоаналитика. Единственными реальными соперниками Маршала были Берт Кантрелл, Тед Роллинз и Далтон Салц.
Берт был хорошим парнем, но политическое чутье у него отсутствовало полностью. Он скомпрометировал себя активным участием в проектах, не имеющих отношения к психоанализу, в особенности в проектах, связанных с оказанием терапевтической поддержки больным СПИДом. Тед был типичным неудачником: на обучение психоанализу ему потребовалось одиннадцать лет, и все знали, что ему удалось получить диплом исключительно благодаря усталости и состраданию психоаналитиков. Далтон не так давно с головой ушел в проблемы окружающей среды, так что больше никто из аналитиков его серьезно не воспринимал. Когда Далтон прочитал свой идиотский доклад по анализу архаичных деструктивных фантазий относительно окружающей среды — насилие над Матерью-Землей и мочеиспускание на стены нашего планетарного дома — первой реакцией Джона Уэлдона было: «Далтон, ты это серьезно или издеваешься над нами?» Но Далтон стоял на своем и, после того как все психоаналитические журналы отказались печатать этот доклад, отдал его в юнгианский журнал. Маршал знал, что все, что от него требуется, — это ждать и стараться не делать ошибок. Все эти три клоуна рыли себе могилы и без его помощи.
Но амбиции Маршала уводили его намного дальше простого президентства в Институте психоанализа «Golden Gate». Этот пост должен стать трамплином, с которого он попадет в общенациональную ассоциацию, может быть, даже станет главой Международной психоаналитической ассоциации. Время пришло: президентом МПА еще ни разу не становился выпускник университета с Западного побережья Соединенных Штатов.
Но была одна загвоздка: Маршалу были нужны публикации. Он не испытывал недостатка в идеях. Сейчас он работал с интересным случаем: у его пациента в пограничном состоянии был брат-близнец, шизоид, у которого на пограничное состояние не было и намека. Этот случай прямо соотносился с теорией зеркала и буквально просился на бумагу. Его идеи относительно первородного греха и наблюдающей казнь толпы приведут к глобальному пересмотру основ теории. Маршал знал, что идеи буквально переполняют его. Проблема была в другом: писать он не умел, и его неуклюжие слова и нескладные предложения не поспевали за полетом мысли.
И тут появляется Эрнест. В последнее время он начал раздражать Маршала: его инфантильность, импульсивность, твердолобая подростковая уверенность в том, что терапевт должен быть аутентичен и откровенен, стали бы серьезным испытанием для самого терпеливого супервизора. Но у Маршала были свои причины набраться терпения: Эрнест был наделен незаурядным литературным талантом. С клавиатуры его компьютера сходили самые изящные предложения. Сочетание идей Маршала с формулировками Эрнеста стало бы верным залогом успеха. И ему необходимо лишь обуздать нрав Эрнеста настолько, чтобы его приняли в институт. А уж склонить его к сотрудничеству над журнальными статьями или даже книгами будет несложно. Маршал занялся подготовкой почвы для этого, постоянно преувеличивая трудности, с которыми Эрнесту придется столкнуться при поступлении в институт, и значимость его, Маршала, поддержки. Благодарность Эрнеста не будет знать границ. Кроме того, по мнению Маршала, Эрнест был настолько честолюбив, что за возможность стать его соавтором ухватится обеими руками.
Приблизившись к зданию института, Маршал сделал несколько глубоких вдохов холодного воздуха, чтобы прочистить голову. Сегодня он должен быть в полной боевой готовности; этим вечером разгорится битва за власть.
Джон Уэлдон, высокий величественный мужчина за шестьдесят, румяный, с редеющими седыми волосами и длинной морщинистой шеей, на которой выступало внушительное адамово яблоко, уже стоял на кафедре в заставленной книгами комнате, которая служила как библиотекой, так и конференц-залом. Маршал оглядел забитую людьми комнату: казалось, здесь собрались все без исключения члены института. Кроме Сета Пейнда, разумеется, который уже имел длительный разговор с представителями подкомитета и которого специально попросили не присутствовать на этом заседании.
Кроме членов института, здесь сидели трое студентов-кандидатов, пациенты Сета, которых попросили прийти. Это был беспрецедентный случай. И они находились в отчаянном положении: если Сета уволят или изгонят или он просто потеряет статус инструктора психоанализа, годы, потраченные ими на аналитическую работу с ним, пойдут насмарку, и они будут вынуждены начать все заново с другим инструктором. Все трое ясно дали понять, что они отказываются переходить к другому аналитику, если это повлечет за собой отказ в зачислении в институт. Шли даже разговоры о формировании самостоятельного института. В таких условиях комитет правления, в надежде, что эти трое увидят, как Сет поступил с их лояльностью, пошли на чрезвычайный и в высшей степени рискованный шаг, позволив им присутствовать на собрании в качестве не имеющих права голоса участников.
Как только Маршал занял место во втором ряду, Джон Уэлдон, словно он только и ждал его появления, постучал лакированным молоточком, призывая собрание к порядку.
«Каждый из вас, — начал он, — имеет представление о цели данного чрезвычайного собрания. Нам сегодня предстоит решить болезненную проблему, и подойти к ее решению мы должны со всей серьезностью. Нам предстоит рассмотреть серьезные, очень серьезные обвинения, выдвинутые против одного из наших давних и почтенных членов, Сета Пейнда, и понять, какие меры должен предпринять институт, если это необходимо. Как было указано в письме, специальный подкомитет со всей тщательностью рассмотрел каждое из этих обвинений, поэтому я полагаю, что целесообразным будет перейти непосредственно к полученным им результатам».
«Доктор Уэлдон, процедурный вопрос!» Это был Терри Фуллер, дерзкий молодой психоаналитик, зачисленный всего год назад. Сет был его аналитиком.
«Слово доктору Фуллеру».
Уэлдон обращался к Перри Вилеру, семидесятилетнему, почти глухому психоаналитику, который исполнял обязанности секретаря и старательно записывал каждое слово.
«Разве мы можем рассматривать эти «обвинения» в отсутствие Сета Пейнда? Судебное разбирательство in absentia
[21]
не только противоречит морали, но и нарушает уставные нормы института».
«Я разговаривал с доктором Пейндом, и мы решили, что так будет лучше для всех, если он не будет присутствовать на сегодняшнем собрании».
«Поправка! Вы, а не мы решили, что так будет лучше, Джон», — прогремел сочный голос Сета Пейнда. Он стоял в дверях, обводя взглядом собравшихся, потом взял стул из последнего ряда и понес его к первому. По дороге он с нежностью похлопал Терри Фуллера по плечу и продолжал: «Я сказал, что подумаю над вашим предложением и сообщу вам о своем решении. А я решил, как видите, быть здесь, среди моих любящих собратьев и многоуважаемых коллег».
