— Не кричи!
Она силилась подняться, и Адхам помог ей. Она чуть не упала на кровать, но он удержал ее. Умайма сначала застыла, сдавшись, но, не выдержав этого горя, принялась рвать на голове волосы прядь за прядью. Муж не обращал на нее внимания, повторяя низким голосом:
— Делай, что хочешь, только тихо!
— Сынок… Сынок… — не переставала сипеть она.
— Это его тело. Нет больше у нас с тобой сына… А вот его убийца. Если хочешь, убей его.
Умайма стала хлестать себя по лицу.
— Ты хуже дикого зверя! — сказала она с ненавистью к Кадри.
Кадри молча опустил голову.
— Разве есть тебе прощение? Ты не должен жить! Это несправедливо!
— Еще вчера он был нашей светлой надеждой, — стонала Умайма. — Мы говорили ему «Иди, сынок!» Если б он пошел! Не будь он таким благородным и жалостливым, он ушел бы. Где же справедливость?! Как ты посмеялся над нами, бессердечный! Ты мне не сын, нет у тебя матери!
Кадри ничего не сказал, только подумал про себя: «Я убил его раз. Он же убивает меня каждую секунду. Я мертв. Кто скажет, что я все еще жив?!»
— Что с тобой сделать? — с презрением спросил его Адхам.
— Ты сказал, что я не должен жить, — тихо ответил Кадри.
— Как ты мог убить его?! — вскричала Умайма.
— Что толку причитать? — безнадежно ответил Кадри. — Я готов понести наказание. Смерть ничто по сравнению с моими страданиями.
— Ты нашу жизнь сделал хуже смерти! — бросил ему Адхам.
Умайма с криком упала, ударяя себя по щекам:
— Мне не нужна такая жизнь! Похороните меня рядом с сыном! Почему не даете мне оплакать его?
— Я опасаюсь не за твое горло, я боюсь, нас услышит шайтан, — с горечью ответил ей Адхам.
— Пусть услышит! Мне не дорога эта жизнь, — с вызовом ответила Умайма.
Вдруг недалеко от хижины раздался голос Идриса:
— Брат мой, Адхам! Подойди сюда, несчастный!
Все оцепенели.
— Убирайся к себе! Предупреждаю, не вмешивайся! — закричал ему Адхам.
— Одна беда за другой! — ответил громко Идрис. — Я не сержусь на вас, у вас такое горе. Давайте поговорим! Мы все страдаем. Ты потерял своего любимого сына, у меня пропала единственная дочь. Дети были утешением нам в изгнании. Мы не уберегли их. Давай же, несчастный, выразим друг другу соболезнования!
Значит, не получилось сохранить это в тайне! Как же он узнал? Сердце Умаймы испугалось за Кадри.
— Я не собираюсь ругаться с тобой. Кто испытал такое горе, как мое, того твои слова не тронут, — ответил Адхам.
— Ругаться?! — удивился Идрис. — Ты не знаешь, как я рыдал, глядя, как ты вытаскиваешь тело сына из ямы, где его закопал Кадри!
— Подлый шпион! — разозлился Адхам.
— Я плакал не только над убитым, но и над его убийцей! Я сказал себе: «Бедный Адхам! Он потерял обоих разом».
Умайма заголосила, забыв обо всех. В этот момент Кадри выбежал вон. Адхам бросился за ним.
— Я не хочу потерять обоих! — кричала Умайма.
Кадри хотел наброситься на Идриса, но Адхам оттолкнул его. Он встал перед Идрисом и с вызовом процедил:
— Предупреждаю! Не переходи нам дорогу!
Идрис спокойно ответил:
— Ты дурак, Адхам! Не видишь, где друг, где враг. Ты хочешь драться с братом, защищая убийцу сына?
— Прочь!
— Как пожелаешь! — усмехнулся Идрис. — Прими мои соболезнования, и до свидания.
Идрис исчез в темноте. Адхам обернулся, но увидел только Умайму, которая спрашивала, куда делся сын. Встревожившись, он вгляделся в темноту и громко позвал:
— Кадри! Кадри! Где ты?
До них донесся громкий крик Идриса:
— Кадри! Кадри! Где ты?
23
Хумама хоронили на кладбище Баб-аль-Наср. На погребение пришло много знакомых Адхама, по большей части такие же торговцы, и покупатели, знающие его честность и доброту. Идрис также явился на похороны, участвовал в процессии и даже принимал соболезнования в качестве дяди покойного. Адхам сносил это молча. Было много и сомнительных личностей: сюда стянулись хулиганы, воры и бандиты. Когда тело закапывали, Идрис стоял на краю могилы, поддерживая брата словами утешения. Адхам крепился изо всех сил, не отвечая, только слезы бежали по его щекам. Умайма от горя хлестала себя по лицу, причитала и каталась по земле. Когда соболезнующие разошлись, Адхам подошел к Идрису и с ненавистью сказал:
— Где предел твоей жестокости?
Идрис изобразил удивление:
— О чем ты говоришь, мой несчастный брат?
— Как бы плохо я о тебе ни думал, не представлял, что ты настолько жесток. Смерть — единственный конец всему живому. Как можно над этим злорадствовать?
Ударив рука об руку, Идрис ответил:
— Горе сделало тебя грубым. Но я прощаю тебя!
— Когда ты наконец поймешь, что нас больше ничего не связывает?
— Помилуй Бог! Разве ты не брат мне? Эти узы нельзя разорвать.
— Идрис!.. Хватит уже того, что ты сделал со мной.
— Горе невыносимо. Мы все пострадали. Ты потерял Хумама и Кадри. Я не могу найти Хинд. У великого аль-Габаляуи остались только внучка-развратница и внук-убийца. В любом случае тебе легче, чем мне. У тебя есть еще дети, которые восполнят тебе все.
— Ты еще и завидуешь мне? — печально спросил Адхам.
— Идрис завидует Адхаму?!
Адхам повысил тон:
— Пусть мир рухнет, если ты не понесешь наказание за содеянное!
— Рухнет-рухнет.
Потянулись серые дни, наполненные печалью. Горе подкосило Умайму, здоровье ее было подорвано, она исхудала. За это время Адхам одряхлел так, как не состарился за долгие годы. Они привыкали к страданиям и болезням. Когда им стало совсем плохо и они уже не могли подняться, Умайма с младшими детьми осталась в своей комнате, а Адхам перебрался в пристройку, где раньше жили Хумам и Кадри.
Ушел день, наступила ночь, а они не зажигали светильника. Адхам довольствовался тусклым лунным светом, проникающим со двора. Он то дремал, то бодрствовал, приходил в возбуждение и тут же проваливался в забытье.
— Тебе что-нибудь нужно? — донесся до него снаружи голос усмехающегося Идриса.
Сердце Адхама сжалось, но он ничего не ответил. Он ненавидел те часы, когда Идрис выходил из своей хижины, отправляясь на вечернюю прогулку. Снова раздался голос Идриса:
— Люди! Будьте свидетелями моей заботы и его упрямства!
И он ушел, напевая:
