Заклат улыбнулся:
— Дозволит ли мне господин управляющий проучить виновных?
Габаль понял, что настал решающий момент. Он повернулся к ханум и отчаянно проговорил:
— Госпожа! Я вынужден буду присоединиться к своим родственникам и находиться в заключении вместе с ними, разделив их судьбу.
Потеряв самообладание, Хода всхлипнула:
— Горе мне!
Габаль опустил голову, но обострившиеся чувства заставили его взглянуть на Заклата. Тот расплылся в омерзительной улыбке и презрительно поджал губы.
— Выбора нет! — сказал Габаль с сожалением. — Я никогда не забуду, что вы для меня сделали.
Аль-Эфенди бросил на него жесткий взгляд и спросил: — Нужно внести ясность. Ты с нами или против нас?
Габаль ответил с грустью, понимая, что порывает со своей прежней жизнью:
— Я воспитан вашей милостью, и я не могу встать против вас. Но мне стыдно бросать своих родных на произвол судьбы и прятаться за вашу спину.
Заламывая руки в агонии, предчувствуя конец своему материнству, Хода обратилась к Заклату:
— Уважаемый! Давайте отложим этот разговор!
Заклат поморщился, будто его лягнули копытом в лицо. Он посмотрел на аль-Эфенди, ханум и пробурчал:
— Неизвестно, что будет твориться на улице завтра!
Аль-Эфенди старался не смотреть на жену.
— Ответь мне, Габаль, ты с нами или против нас?
Гнев управляющего нарастал, пока он не потерял самообладание и не закричал, уже не требуя ответа:
— Либо ты остаешься с нами как один из нас, либо убирайся к своей родне!
Габаля охватила ярость, особенно когда он увидел, насколько эти слова понравились Заклату, и он решительно заявил:
— Вы выгоняете меня, господин, и я уйду.
— Габаль! — в муках вскричала Хода.
— Вот он во всей красе перед вами! — ядовито заметил Заклат.
Габаль нетерпеливо поднялся и твердыми шагами направился к выходу. Хода вскочила, но аль-Эфенди вцепился в нее. Габаль уже исчез. Порыв ветра с улицы качнул штору, хлопнули ставни. В зале воцарилась атмосфера напряженности и подавленности.
— Необходимо действовать, — тихо проговорил Заклат.
Однако Хода, потерявшая разум, упорствовала:
— Нет! Пусть остаются на осадном положении. И смотри, пальцем Габаля не тронь!
Заклата эти слова ни капли не рассердили, так как уже ничто не могло отравить вкус его победы. Он вопросительно взглянул на управляющего.
С кислой миной тот ответил:
— Поговорим об этом в другой раз.
32
Габаль окинул печальным взглядом сад и приемную, вспомнил трагедию Адхама, которую каждый вечер он слушал под аккомпанемент ребаба, и направился к воротам. Стоявший там привратник спросил его:
— Почему вы снова идете на улицу, господин?
Габаль нехотя ответил:
— Я ухожу, чтобы уже никогда не возвращаться сюда, дядя Хасанейн!
От неожиданности привратник открыл рот и с тревогой посмотрел на Габаля.
— Из-за Хамданов? — лаконично спросил он.
Габаль молча опустил голову.
— Не могу поверить. И как только ханум тебя отпустила? Господи, как же ты будешь жить, сынок?!
Габаль переступил порог, и его взгляду предстала улица, кишащая отбросами, людьми и животными.
— Как все на нашей улице, — ответил он.
— Ты не создан для этого.
Габаль растерянно улыбнулся.
— Лишь слепая случайность выдернула меня отсюда.
Он удалялся от дома, слыша, как привратник советует ему не навлекать на себя гнев надсмотрщиков.
Вот перед ним раскинулся шумный квартал с его пылью, кошками, мальчишками и лачугами. Только в этот момент он осознал, какой поворот произошел в его судьбе, подумал о тех тяготах, которые его ожидают, и о потерянных теперь уже благах. Однако гнев затмил его страдание, и с ним не шли ни в какое сравнение ни цветы, ни птички, ни материнская ласка. Неожиданно ему повстречался надсмотрщик Хамуда, который сказал, ехидно посмеиваясь:
— Вот бы применить твою силу против Хамданов!
Не оборачиваясь на его слова, Габаль направился в один из больших домов, которые принадлежали его роду. Он постучал. Хамуда догнал его и удивленно спросил:
— Чего тебе здесь надо?
Габаль ровным голосом ответил:
— Я возвращаюсь в свою семью.
Узкие глазенки оторопевшего Хамуды расширились: он не мог поверить в услышанное. Заклат, который уже покинул дом управляющего и шел к себе, заметил их.
— Пусть входит, — крикнул он Хамуде. — Если выйдет, я его живьем закопаю.
Изумление сошло с лица Хамуды, и вместо него появилась глупая злорадная улыбка. Габаль продолжал стучать в дверь, пока жильцы, а также соседи не пооткрывали окна и не высунулись Хамдан, Атрис, Далма, Али Фаванис, Абдун, поэт Радван и Тамархенна. Радван спросил с усмешкой:
— Что угодно господскому сыну?
— Ты с нами или против нас? — спросил Хамдан.
— Его прогнали, вот он и просится обратно к своим грязным родственникам! — прокричал Хамуда.
— Тебя действительно выгнали? — нетерпеливо переспросил Хамдан.
— Откройте дверь, дядя Хамдан! — тихо проговорил Габаль.
Тамархенна издала радостный крик:
— Твой отец был хорошим человеком, а мать честной женщиной!
— Поздравляю: так отзывается о твоих родителях шлюха! — вставил Хамуда.
— А что твоя мать? Веселые ночки в султанских банях проводила? — рассердилась Тамархенна.
Она поспешила захлопнуть окно, и камень, пущенный Хамудой, со стуком ударился о ставни, что вызвало ликование мальчишек, прятавшихся по углам. Дверь открылась, и Габаль вошел навстречу влажному воздуху, который оказался непривычно затхлым. Родственники встретили его объятьями и наперебой приветствовали добрыми словами. Однако теплая встреча была испорчена ссорой, доносившейся из дальнего угла двора. Даабас накрепко сцепился с неким Каабальхой. Габаль подошел к ссорящимся и протиснулся между ними.
— Вы ссоритесь, когда они держат нас взаперти?! — спросил он строго.
Прерывисто дыша, Даабас ответил:
— Он стащил кастрюлю картошки с моего окна.
— Как тебе не стыдно! Ты видел, как я воровал? — закричал Каабальха.
— Чтобы заслужить милость Всевышнего, вы должны быть милосердны друг к другу! — прикрикнул на них Габаль.
Но Даабас был настроен решительно.
