Габаль — защитник несчастных,
Габаль — повелитель змей!
Пение и рукоплескания продолжались и после того, как Габаль скрылся за дверью, и это не осталось незамеченным надсмотрщиками. Как только сторонники Габаля вышли на улицу, Хамуда, аль-Лейси, Абу Сарии и Баракат обрушились на них с проклятиями и ругательствами, разогнав всех по домам пощечинами и пинками. На улице не осталось никого, только собаки, кошки да мухи. Люди спрашивали, в чем дело? Почему надсмотрщики наказали тех, кто восхищался добрыми делами Габаля? Сдержит ли управляющий данное Габалю обещание, или это станет началом его страшной мести? Все эти вопросы задавал себе и Габаль. Он собрал у себя Хамданов для того, чтобы решить все сообща. А в это же время Заклат, сжигаемый ненавистью, обращался к управляющему и его жене:
— Никого из них нельзя оставлять в живых!
Лицо аль-Эфенди выражало одобрение.
— А как же слово чести, которое дал управляющий? — спросила ханум.
Заклат помрачнел так, что его лицо перестало быть похожим на человеческое.
— Народ подчиняется силе, а не чести, — ответил он.
— Они будут сплетничать о нас и вернутся сюда, — проворчала ханум.
— Пусть говорят, что хотят. Когда они нас не обсуждали? Каждый вечер в кофейнях они ругают нас и смеются над нами, но стоит нам появиться на улице, как они пресмыкаются. Перед силой, а не от восхищения нашей честью.
Аль-Эфенди недовольно взглянул на жену:
— Именно Габаль напустил этих змей, чтобы диктовать нам свои условия. Все об этом знают. Кто же заставит нас держать слово, данное обманщику и наглому мошеннику?
— Госпожа, не забывайте, что если Габалю удастся вырвать у нас права рода Хамдан, то и остальные в квартале не успокоятся, пока не получат свою долю имения. Тогда оно будет для нас потеряно, пропадем и все мы, — предостерег Заклат, скривив уродливую мину.
Аль-Эфенди сдавил четки так, что они затрещали.
— Не оставляй никого из них в живых! — снова крикнул Заклат.
Надсмотрщиков пригласили в дом Заклата. Следом подтянулись их помощники. По кварталу разнесся слух, что Хамданам готовится страшная участь. Мужчины толпились на улице, женщины выглядывали из окон. Но у Габаля уже созрел план. Вооруженные дубинками и камнями мужчины рода Хамдан собрались во внутреннем дворе. Женщины засели в комнатах дома и на крышах. У каждого была своя задача, которую он должен был выполнить. Любая ошибка, если что-то пойдет не так, могла обернуться гибелью рода. Все заняли свои места вокруг Габаля. Заметив, что нервы у людей на пределе, Габаль еще раз напомнил им, что аль-Габаляуи поддерживает их и обещает успешный исход, если они покажут свою силу. Его слова возымели на Хамданов действие: кто-то поверил ему, а кто-то подумал, что терять-то уже нечего. Поэт Радван шепнул на ухо Хамдану:
— Боюсь, ничего из этого не получится. Не лучше ли закрыть ворота и атаковать с крыш и из окон?
Хамдан пожал плечами:
— Тогда мы окажемся в ловушке и умрем от голода!
Он подошел к Габалю с вопросом:
— Ворота оставлять открытыми?!
— Настежь! И отбросьте сомнения! — ответил Габаль.
Холодный ветер дул так, что был слышен его вой. Тучи быстро бежали по небу, будто их кто-то гнал. Все вопрошали: будет ли ливень? Собравшиеся снаружи шумели так, что заглушали собачий лай и мяуканье котов.
— Шайтаны идут! — предостерегающе выкрикнула Тамархенна.
Заклат, окруженный надсмотрщиками, действительно вышел из дома. За ними следовали их пособники с дубинками в руках. Они медленно миновали Большой Дом и свернули к кварталу Хамданов, где их с ликованием встретила толпа. В кричащей толпе были свои группировки — тех, кто приветствовал побоище и предвкушал кровопролитие, но их было меньшинство, и тех, кто завидовал Хамданам, претендовавшим на особое положение на улице. Но почти все питали ненависть к надсмотрщикам, затаив на них зло, и лицемерно выражали поддержку только из страха. Заклату не было до них никакого дела. Он шел уверенным шагом, пока не остановился у дома Хамдана и не выкрикнул:
— Если среди вас есть мужчина, пусть выходит!
Из окна ему ответил голос Тамархенны:
— Дай нам еще раз слово чести, что пальцем не тронешь того, кто выйдет!
Заклат разозлился: нищая Тамархенна высмеивает его слово чести.
— Что, никто, кроме этой потаскухи, мне не ответит?!
— Да упокоит Господь душу твоей матери, Заклат!
Заклат приказал своим людям наступать через ворота.
Они двинулись с места, а их прихвостни начали бросать в окна камни, чтобы никто не смел высунуться. Атакующие налегли на ворота, выдавливая их плечами, пока дерево не заскрипело и не поддалось. Они отошли в сторону, опасаясь, как бы ворота не свалились на них, а потом изо всех сил бросились вперед, вышибли двери из петель и побежали по длинному коридору, ведущему во внутренний двор. Там с поднятыми дубинками их ждали Габаль и Хамданы. Заклат сделал рукой неприличный жест, издал смешок и бросился на них, за ним — его люди. Едва они добежали до середины, как вдруг земля исчезла у них под ногами, и они провалилась на дно глубокой ямы. Моментально в доме открылись все окна по обеим сторонам коридора, и в яму из ведер и тазов полилась вода. Не теряя времени, Хамданы начали забрасывать яму камнями. Впервые улица стала свидетелем воплей надсмотрщиков, увидела кровь, хлынувшую из головы Заклата, и дубинки, опускающиеся на головы Хамуды, Бараката, аль-Лейси и Абу Сарии, барахтающихся в грязной жиже. Увидев, что случилось с надсмотрщиками, их пособники побежали наутек, бросив их без помощи. Хамданы не прекращали лить воду, продолжали кидать камни и колотить без пощады дубинками. Из глоток, которые не знали ничего, кроме брани и ругательств, раздавались крики о помощи.
— Не оставляйте никого из них! — громко кричал Радван.
Грязная вода смешалась с кровью. Первым дух испустил Хамуда. Еще слышались выкрики аль-Лейси и Абу Сарии. Руки Заклата, пытающегося выбраться, цеплялись за края ямы, глаза его горели злобой. Превозмогая бессилие, он рычал как зверь. Со всех сторон его били дубинками, пока руки его не ослабли и не исчезли под водой с горстью земли, зажатой в каждом кулаке. В яме стало тихо — ни движения, ни звука. Поверхность затянулась слоем глины вперемешку с кровью. Хамданы, тяжело дыша, уставились на яму. Люди, стоявшие у входа, тоже не сводили с нее глаз.
— Вот отмщение обидчикам! — воскликнул поэт.
Новость быстро облетела улицу. Столпившиеся говорили, что Габаль расправился с надсмотрщиками так же, как со змеями. Люди громко восхваляли Габаля, и их воодушевление возрастало с каждым новым порывом холодного ветра. Габаля уже называли хранителем улицы аль-Габаляуи и требовали выставить на всеобщее обозрение мертвых надсмотрщиков. Люди хлопали в ладоши и танцевали. Но Габаль не расслаблялся, а проворачивал в голове план.
