Вздохнув, Рифаа ответил:
— Вам не нравится наше присутствие, и мы решили уйти.
Баюми злобно усмехнулся и повернулся к Кариму:
— Это ты укрывал их у себя в доме?
Карим сглотнул, губы его задрожали, и он ответил:
— Я ничего не знал о том, что у вас проблемы.
Баюми ударил его по лицу, и тот упал, но тут же вскочил и в страхе побежал к соседней крыше. За ним пустились Хусейн и Заки. Хандуса набросился на Али и пнул его в живот. Тот со стоном упал. Габер и Халед хотели было погнаться за беглецами, но Баюми махнул на них рукой:
— Этих опасаться не стоит. Они будут молчать, зная, что им угрожает.
Согнувшись от болезненной хватки Баюми, Рифаа произнес:
— Они не сделали ничего такого, чтобы вы их преследовали.
Баюми ударил его по лицу.
— Скажи, они тоже слышали голос аль-Габаляуи, как и ты? — Потом толкнул его вперед со словами: — Пшел! И не вздумай пикнуть!
Покорившись судьбе, Рифаа сдвинулся с места. Он осторожно спустился по темной лестнице. За спиной раздались тяжелые шаги. Его окутала пелена мрака, безнадежности и зла. О том, что его предательски бросили, Рифаа не думал. Он чувствовал, как его охватывает настолько глубокая печаль, что она даже затмевает его страх. Рифаа казалось, что мир был и навсегда останется погруженным во тьму. Они прошли квартал и оставили позади улицу, на которой благодаря ему больше не было одержимых. Хандуса вел их в квартал Габаль. Они миновали запертый на засов его старый дом. Рифаа даже показалось, что он слышит дыхание родителей. Он задался вопросом, как они, и ему почудилось, будто в ночной тишине он различает всхлипывания Абды. Но тут он снова погрузился в пелену мрака, безнадежности и зла. Будто гигантские призраки поглотили улицу. Настолько было темно, и таким глубоким сном все в округе спали! Шаги палачей и скрип их сандалий звучали как насмешки ночных бесов. Хандуса шел к пустыне вдоль стены Большого Дома. Рифаа поднял глаза на Дом. Но увидел, что он черен так же, как небо. В конце стены показалась фигура.
— Господин Ханфас? — спросил Хандуса.
— Да, — ответил ему мужчина.
Ханфас молча присоединился к ним.
Рифаа не отводил взгляда от Дома. Знает ли дед, что с ним? Одно лишь его слово может вырвать Рифаа из рук убийц. Он может сделать так, что надсмотрщики услышат его голос, как когда-то услышал его я на этом самом месте. Габаль тоже оказался в безвыходном положении, но спасся и победил. Однако они миновали стену Большого Дома, не услышав ничего, кроме своих шагов и собственного дыхания. Они углублялись в пустыню, идти по песку становилось все труднее. В пустыне Рифаа ощутил одиночество и вспомнил, что его предала женщина, а товарищи сбежали. Он хотел было обернуться к Большому Дому, но Баюми толкнул его в спину, и Рифаа упал навзничь. Взмахнув дубинкой, Баюми окликнул:
— Ханфас?
Тот поднял свое оружие:
— Я с тобой до конца!
В отчаянии Рифаа проговорил:
— За что вы хотите убить меня?
Баюми изо всех сил ударил его дубинкой по голове. Рифаа громко вскрикнул: «Аль-Габаляуи!»
В следующее мгновение Ханфас ударил его дубинкой по шее, затем на Рифаа посыпались удары остальных.
Стало так тихо, что можно было услышать предсмертный хрип.
В темноте руки принялись рьяно копать яму.
61
Как только убийцы оставили место преступления, направившись в сторону квартала, и растворились в темноте, неподалеку поднялись четыре фигуры. Послышались стоны и сдавленный плач. Один из них выкрикнул:
— Трусы! Зачем держали меня и затыкали рот? Он погиб, не дождавшись помощи!
— Если бы мы тебя отпустили, погибли бы сами и его не спасли.
Али не отпускал гнев:
— Трусы! Настоящие трусы!
— Не теряйте времени на разговоры, — плачущим голосом проговорил Карим. — Нам предстоит тяжелое дело. Нужно успеть до рассвета.
Хусейн поднял голову к небесам, обвел их слезящимися глазами и печально сказал:
— Скоро взойдет солнце. Давайте быстрее!
— Время, — тяжело вздохнул Заки. — Всего несколько мгновений! В момент мы потеряли самого дорогого для нас человека!
Али подошел к месту преступления, процедив сквозь зубы:
— Трусы!
Они последовали за ним, опустились на колени полукругом и стали ощупывать землю.
Внезапно Карим вскрикнул как ужаленный:
— Здесь!
Он понюхал свою ладонь.
— Это кровь!
— Они закопали его в этом рыхлом месте, — сказал Заки.
Присев рядком, они принялись разгребать песок. На свете не было несчастнее этих людей. Они потеряли близкого человека и не смогли ему ничем помочь, когда его убивали. На грани безумия, Карим с надеждой спросил:
— Может, он еще жив?
Не прекращая работать руками, Али проговорил со злостью:
— Только послушайте этих трусов!
В нос им ударил запах земли с кровью. Со стороны квартала Габаль донесся вой.
— Осторожно! Это его тело, — промолвил Али.
Их сердца сжались, руки обмякли: они нащупали полы одежды Рифаа. Раздался плач. Они смели песок с тела и осторожно извлекли его на поверхность. Где-то в кварталах прокричал петух. Они хотели уже возвращаться, но Али напомнил, что яму нужно засыпать. Карим снял свою галабею и постелил ее на землю. Они положили на нее тело и принялись все вместе забрасывать песок обратно. Хусейн тоже разделся, накрыл своей галабеей тело сверху, и они понесли Рифаа в сторону его старого дома. Над горой рассеивалась темнота, уже выглядывали облака. Пот, проступающий росой на их лбах, смешивался со слезами. Хусейн привел их на кладбище, и они молча открыли склеп. Стало светло настолько, что можно было разглядеть накрытое тело и их руки, испачканные кровью. Глаза их покраснели от горя. Они внесли тело, опустили его на землю и смиренно встали вокруг, вытирая слезы, которые мешали проститься с ним в последний раз. Карим, задыхаясь, произнес:
— Твоя жизнь была коротка, как сон. Но она наполнила наши сердца любовью и чистотой. Мы не думали, что ты покинешь нас так скоро. Не думали, что ты будешь убит кем-то с нашей неблагодарной, неверующей улицы, которую ты исцелял, которую ты любил. Наша улица только и смогла, что уничтожить любовь, сострадание и милосердие, которые ты олицетворял. Она приговорена к проклятью до скончания веков.
— Почему лучшие уходят, а преступники остаются? — зарыдал Заки.
— Если бы не любовь, которую ты вселил в наши сердца, мы бы навсегда возненавидели людей! — вздохнул Хусейн.
— Мы не успокоимся, пока не искупим свою трусость, — произнес Али.
