Твердо и недовольно Касем заявил:
— Это было на самом деле, я не дремал!
— Но тебя нашли без сознания…
— Я потерял сознание уже после!
— Может, у тебя в голове все перепуталось? — с сочувствием спросила Камар.
Он с мукой выдохнул, но не показал своих чувств.
— Я ничего не путаю. Помню встречу, как будто она случилась при свете дня.
После некоторых сомнений она спросила:
— А кто подтвердит, что это был слуга владельца имения и что он сам послал его к тебе?! Может, он — один из мошенников с нашей улицы? Их тут полно.
Касем упорствовал:
— Я видел, как он поднимался по стене Большого Дома.
Она вздохнула:
— В квартале нет лестницы, даже чтобы взобраться до середины!
— Но я это видел!
Она была загнана в угол, но не сдавалась:
— Я просто боюсь за тебя. Ты понимаешь, переживаю за тебя, за наш дом, за дочь, за наше счастье. Я спрашиваю себя, почему именно ты был избран? Почему он сам не исполнит свою волю, ведь он владелец имения, он наш господин?!
— А почему он выбрал Габаля и Рифаа?
Зрачки ее расширились, рот скривился, как у ребенка, готового расплакаться, и она опустила глаза.
— Ты не веришь мне? Я не требую от тебя, чтобы ты верила.
Камар разрыдалась, отдавшись чувствам, будто так она могла избавиться от своих мыслей. Касем склонился над ней, взял за руку и притянул к себе.
— Почему ты плачешь? — ласково спросил он.
Она посмотрела на него сквозь слезы и проговорила, всхлипывая:
— Потому что я верю тебе. Да, верю. Я боюсь, что наша спокойная жизнь кончилась. Что ты будешь делать? — спросила она тихим голосом, полным сочувствия.
74
В комнате ощущались беспокойство и напряженность. Хмурый Закария сидел, задумавшись. Увейс не переставал теребить ус. Хасан будто разговаривал сам с собой, а Садек не сводил взгляд с Касема. Камар же сидела в углу зала и молилась Всевышнему, чтобы он наставил их на путь истинный. Над пустыми кофейными чашками кружили две мухи. Камар попросила Сакину унести поднос, и когда та закрыла за собой дверь, Увейс вздохнул:
— Да, эта тайна не даст нам спокойно жить.
В квартале завыла собака, побитая то ли камнем, то ли палкой. Послышался голос торговца, громко нахваливающего свои финики. Какая-то старая женщина горестно произнесла: «Господи, избавь нас от такой жизни!»
— Уважаемый, — обратился к Увейсу Закария, — вы самый достойный из нас. Скажите ваше мнение.
Переведя взгляд с Закарии на Касема, тот ответил:
— Скажу правду, такого человека, как Касем, не сыскать. Но у меня голова крутом идет от того, что он сейчас говорит.
Давно желавший высказаться Садек вмешался:
— Касем честный человек. Никто не может сказать о нем обратного. Я ему верю. Клянусь прахом матери!
— И я верю! — воодушевился Хасан. — У меня он всегда найдет поддержку.
Касем впервые признательно улыбнулся, посмотрев на крепко сложенного Хасана. Однако Закария сказал сыну с осуждением:
— Это не игра! Подумайте о нашей безопасности! Что станет с нашей жизнью?!
Увейс кивнул, соглашаясь со словами Закарии.
— Ты прав. Никто ни о чем похожем не слышал.
— Нет, слышали! — сказал Касем. — От Габаля и Рифаа.
Увейс удивленно уставился на него.
— Ты считаешь себя равным Габалю и Рифаа?!
Уязвленный, Касем опустил глаза. Сочувствующая ему Камар вмешалась:
— Кто знает, дядя, как это бывает?!
Увейс снова принялся теребить ус.
— И что же хорошего в том, чтобы считать себя подобным Габалю и Рифаа? — спросил Закария. — Рифаа был злодейски убит. Габаля бы убили так же, если бы род не встал за ним. А кто поддержит тебя, Касем? Ты забыл, что нашу улицу называют улицей бродяг? Здесь если не попрошайка, то бедняк.
— Аль-Габаляуи избрал его, — резко сказал Садек. — Не думаю, что он бросит его в беде!
— То же говорили о Рифаа в свое время, — напомнил Закария. — Однако его убили в нескольких шагах от дома аль-Габаляуи!
— Умоляю, не так громко! — предостерегла Камар.
Увейс не сводил с Касема глаз, думая о том, как странно все это слышать. Племянница сделала этого пастуха господином, он доказал свою надежность и искренность. Но разве этого достаточно, чтобы он уподобился Габалю или Рифаа? Разве великие люди появляются вот так просто? А что, если его видения — правда?
— Похоже, Касем не принимает наши предупреждения всерьез, — сказал Увейс. — Чего же он добивается? Ему не нравится, что наш квартал — единственный, не получающий доходов с имения? Не хочешь ли ты, Касем, стать нашим надсмотрщиком или управляющим?
По лицу Касема было видно, что он рассердился:
— Мне совсем не то говорили. Он сказал: «Все жители улицы — мои потомки. Имение принадлежит им на равных. А надсмотрщики — это зло!»
Глаза Садека и Хасана заблестели. Увейс удивился, а Закария спросил:
— Ты понимаешь, что это значит?
— Говори! — вспылил Увейс.
— Мы должны бросить вызов произволу управляющего и силе Лахиты, Гулты, Хагага и Савариса!
Камар побледнела. Увейс усмехнулся, и смех его вызвал неприятие Касема, Садека и Хасана. Закария, не обращая внимания, продолжал:
— Нас приговорят к смерти. Раздавят. Нам никто не поверит. Они не поверят, что кто-то встретил владельца имения, слышал его голос и говорил с ним. Тем более они не поверят тому, кто говорил с посланным им слугой.
Увейс поменял тон:
— Оставим эти легенды! Свидетелей встреч аль-Габаляуи с Габалем и Рифаа тоже не было. О них рассказывают, но никто воочию не видел. Правда, все это принесло благо их сторонникам. Квартал Габаля зажил достойной жизнью, потом квартал Рифаа. И у нас есть такое же право. Почему нет? Мы все плоть от плоти этого человека, запершегося в своем доме. Мы должны отнестись к этому с мудростью и осторожностью. Подумай, Касем, о своем квартале! Ни к чему эти разговоры о равенстве потомков, о том, где добро и где зло. Савариса нетрудно будет склонить на нашу сторону, он наш родственник. С ним можно будет договориться, чтобы он оставлял нам долю с доходов.
Касем помрачнел и гневно ответил:
— Уважаемый Увейс! Вы твердите одно, а я говорю совсем о другом. Я не желаю торговаться, и мне не нужна доля с имения. Я принял решение исполнить волю нашего деда, которую мне сообщили.
— Господи, помоги! — вздохнул Закария.
