— А ты словами не бросайся и голос на мужиков не поднимай, — высказался степенный арестант лет сорока. — Чего хотел, то и получил. А если кого-нибудь из нас попытаешься зашкварить, то до рассвета тебе не дожить…
Скажем, что чифиром подавился.
О Бирюке на время забыли, а он стоял, спокойный и неподвижный, словно могучий утес посреди бушующего моря, раздумывая, как следует вести себя дальше.
— Пусть Секач нас рассудит! — пожелал Шмыга.
— Пусть рассудит! — согласился степенный арестант. — Это его право.
Секач появился после отбоя. В новом спортивном костюме, гладко выбритый, он, казалось, сел в тюрьму только для того, чтобы отдохнуть от городской суеты и накопить побольше сил для новых подвигов.
— Так, значит, вы говорите, мужики, что Шмыга хотел, чтобы этот новичок вез его до параши?
— Да, Секач!
Смотрящий горестно вздохнул:
— Я тебя не узнаю, Шмыга! Что на тебя нашло? Мне ли тебе объяснять, коренному обитателю тюрьмы, что за каждое оброненное слово нужно отвечать. Ты себя повел как первогодок. Если бы мне сказали, что так поступил чувак, который пришел с воли и не знает наших порядков, я бы поверил… Но ты?! Шмыга, ты прекрасно знаешь, что новичку нужно все растолковать! — Секач ткнул пальцем в стоящего рядом Бирюка. — Это должен был сделать ты, как старший, для того, чтобы уберечь его от глупостей. Только после этого с него можно спрашивать. А потом, разве он козел, чтобы возить блатаря до параши?
Секач говорил спокойно, но его сиплый голос в примолкшей «хате» звучал как колокольный звон.
— Секач, я хотел пошутить, — попытался оправдаться Шмыга.
— Пошутить?… Что я слышу? Каждая шутка имеет свои границы. Если ты таким образом пошутил бы с одним из нас, то, поверь мне, никто не оценил бы твоего остроумия, так почему его должен понять этот парень? Ты дважды зашкваренный, Шмыга. Первый твой грех — это беспредел, а второй — ты выкупался в параше!
— Секач…
— Я все сказал. А ты откуда? — Смотрящий повернулся к Бирюку.
— Здешний.
— Здешний?! — И первый раз за время разговора лицо Секача осветилось радостью. — Откуда именно?
— С Лиговки.
— Вот это да! — продолжал восторгаться Секач. — Я ведь и сам с Лиговки! Знаешь что, парень, ты мне нравишься. Завтра я переговорю с Антонычем, чтобы тебя перевели ко мне. Как тебя величать?
— Бирюков Станислав.
— А погоняло?
— Еще не обзавелся.
— Будешь теперь Бирюком. Не обидно?
— Нет, — улыбнулся Станислав.
Бирюк прожил в одной хате с Секачом четыре месяца, а потом его по этапу отправили в марийские леса. Но встреча с известным вором в законе не прошла бесследно, и от Секача он успел перенять многое — умение завоевать внимание братвы, неторопливость в суждениях. Бирюк ловил себя на том, что порой сипел точно так же, как Секач…
— Да, от Секача, — подтвердил незнакомец твердо.
— Я давно его не видел, хотелось бы встретиться… Передай ему об этом. Но ведь его не найти, где он сейчас?
— За бугром, — последовал короткий ответ.
— А с кем я говорю?
— Это Медведь.
— Медведь!!
— Мы с Секачом большие друзья, — уклончиво сказал собеседник.
— Вы же мне позвонили не для того, чтобы передать привет от Секача?
— А ты молодец, мне нравится твой деловой подход, — похвалил его Медведь. — Я хочу у тебя уточнить, верно ли говорят, будто ты пытался договориться со всеми ленинградскими, чтобы выбрать единого смотрящего?
— Верно, Медведь.
— Ты, оказывается, еще и дальновиден, чувствуется школа Секача! Он мне всегда говорил, что из тебя мог бы получиться неплохой смотрящий. Вот только жалко, что вы рано расстались с ним. Ты бы, Бирюк, мог многому у него поучиться. Я знаю, что твое предложение было отклонено, а Степа Червовый даже не пожелал пожать твою протянутую руку.
Червовый был давний недруг Бирюка, об этом были наслышаны все. Эта вражда родилась еще в юности, когда рабочий квартал, в котором они оба проживали, раскололся на два непримиримых лагеря. Червовый и Бирюк были лидерами двух уличных шаек и пользовались любым случаем, чтобы покрепче ущипнуть соперника. С годами неприязнь друг к другу усилилась еще более и переросла в открытую вражду.
— И что с того? Мы с ним и раньше были не особенно дружны.
— А ты разве не видишь, что Червовый поступает не по нашим понятиям?
Нельзя отвергать протянутую руку. Ты крепкий парень, Бирюк, но и ты не вечен.
Мне известно, что тебя хотят устранить. Поверь мне, ты слишком неподходящая фигура для беспредельщиков, никто не захочет согнуть перед тобой шею.
— Так что от меня требуется. Медведь? В конце концов, моя смерть — это мое личное дело.
— Ты ошибаешься, Стасик, ты нужен нам, и мы хотим тебе помочь. Ты должен согласиться с тем, что смотрящим Ленинграда первое время будет Червовый, — тебе же отводится роль его правой руки. А дальше будет видно…
— Когда нужен ответ?
— Я могу дать тебе минуту на размышление. Кто знает, может, у тебя под окнами уже маячит стрелок, чтобы шмальнуть тебе в затылок. Ты должен помнить, что твоя голова стоит значительно дороже. Соглашайся, у тебя нет другого выхода. Все остальное мы берем на себя.
— Хорошо… Я согласен.
— Советую тебе съехать из Ленинграда недели на две, а может, и на месяцок. Мне бы не хотелось, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Глава 30
Сорок дней в северной столице было удивительно спокойно. Старые оперативники за многие десятилетия службы не могли припомнить такого штиля.
Даже ножевые раны, полученные в субботних пьяных драках, рассматривались как событие исключительное.
Но в милиции хорошо знали, что этот покой не вечен и едва минуют сороковины Смоляного, как вновь начнутся разборки преступных авторитетов с целью выяснения, кто сильнейший в городе.
Кабан, он же Серега Юдин, с утра находился в приподнятом расположении духа. Последние две недели его беспокоила весть об исчезновении Бирюка, и он разослал гонцов во все концы города и области, чтобы выяснить его местонахождение. Он опасался, что Стасик усиленно готовит для него неприятный сюрприз, и хотел подготовиться к возможному повороту своей судьбы.
Обнаружить Бирюка удалось только на третий день. Как оказалось, тот обживал новенький кирпичный дом своей давней приятельницы Надежды Гусевой в Комарове, где вел образ жизни настоящего дачника — спал до самого обеда, ел с куста спелые ягоды, а по вечерам почитывал в гамаке свежие газеты.
Этому однообразию в жизни Бирюка Кабан решил положить конец сегодня же вечером. Он уже дал скромный аванс одному отмороженному, который за пять тысяч «гринов» готов был бросить гранату под гамак ничего не подозревающего Бирюка.