— Очень многое, Мякиш. Первое, ты не должен обижать мужиков и на радость администрации вытягивать из них все жилы. Им и без того достается, — они вкалывают по три нормы, их давят «дубаки», а тут еще и ты наседаешь на них со своими шестерками.
— Бирюк…
— Это еще не все. Ты понапрасну обижаешь петухов. Да, это самая гнилая масть, не буду с тобой спорить о том, что дальше порога их пускать не следует и самое подходящее для них место — крышка параши. Но ты забываешь, что они тоже зеки и ты, как смотрящий, должен и о них тоже заботиться. Ты ведь отец для всех зеков! Не случайно смотрящего на зоне называют паханом. Пускай петухи не самые любимые твои сыновья, но слова утешения ты обязан найти и для них. Ты же, вместо того чтобы наводить порядок у себя на зоне, начал с того, что душишь целые масти!
— Бирюк, я уже вышел из того возраста, когда большие дяди грозили мне пальчиком и делали замечания. Я сам, как ты выразился, папаша, так что советы свои оставь при себе, а в свои дела я тебе вмешиваться не дам. А что касается петухов, то я им еще устрою петушиные бои, — расхохотался Мякиш и, вылив на себя таз холодной воды, произнес:
— Жарко здесь. Пойду. Видно, придется париться тебе в одиночестве. А напоследок хочу тебе сказать: я сюда послан сходняком, только сходняк вправе меня и разжаловать. — И, стараясь не поскользнуться на мокрых ступенях. Мякиш стал медленно спускаться вниз.
Во всю спину Мишки был наколот огромный пятиглавый собор, — некое тюремное пижонство, — и, остановив свой взгляд на звездчатых маковках, Бирюк негромко произнес:
— Мишка, ты забываешь о том, что сходняк тебя сюда послал сидельцем, а как ты тут паханом стал, еще надо проверить…
Мякиш резко обернулся. Рот его скривился в усмешке, обнажив золотую фиксу.
— Ты мне угрожаешь? Да здесь твое слово значит куда меньше, чем приказ какого-нибудь солдата-первогодка!
— Жаль, что мы не договорились с тобой. Мякиш. Ты мне не оставляешь выбора…
— Выбора, говоришь… Хочешь жить по понятиям? А может быть, зекам действительно тогда стоит выбрать нового смотрящего зоны? Блатных здесь предостаточно, как они решат, так и будет. Чего же ты молчишь? Или боишься, что зеки опять выберут меня?
Это был вызов, и Бирюк принял его.
— Тебе следовало бы знать. Мякиш, что я свое отбоялся еще при первом сроке. И теперь меня не испугают ни блатари, ни мусора. Ладно, так и быть, принимаю твое предложение. Но если ты проиграешь, обещаю тебе, что ты не будешь даже подпаханником.
Мякиш открыл дверь, и клубы распаренного воздуха вырвались наружу.
— Проиграю, сукой буду, если не уйду в мужики! — отрезал Мишка и громко крикнул:
— Эй, пидоры, ваш батянька вышел, идите одевайте меня!
Глава 40
Колонию около поселка Североуральск называли сучьей по преобладанию в ней «козлиного» элемента. «Козлы» жили в отдельном бараке, который был отгорожен от общежития блатарей высоким забором, на самом верху в два ряда была протянута колючая проволока. Мера эта была не лишняя — между блатными и «козлами» существовала давняя неприязнь, которая готова была перерасти в открытую войну. Локалка на ночь предусмотрительно запиралась, а вертухаи на сторожевых вышках пристально следили за малейшим передвижением по территории зоны и готовы были в любую секунду поднять тревогу. Они не доверяли никому: ни «козлам», которые ближе остальных стояли к администрации, ни блатным, которые в открытую презирали сучий режим.
Инструктированные начальством, они знали, что, несмотря на все противоречия и ненависть, которая разделяла блатных и «козлов», во имя общей цели — улучшения условий содержания — они могли объединиться против администрации и подпалить не только собственные бараки и промышленную зону, но и вышки вместе с охранниками. Можно только догадываться, какой смех у всего блатного мира вызвал бы поджаренный вертухаи.
Молодому поколению рассказывали легенду о том, как произошло «размораживание» колонии много лет назад: четыре тысячи зеков в один день объявили голодовку, протестуя против произвола администрации и ухудшений условия содержания: дрянная пища, бесконечные шмоны, проверки и зуботычины. Не помогали ни уговоры, ни угрозы; блатных заталкивали в изолятор, держали в карцере, но сопротивление только крепло. И тогда лагерная администрация отважилась на отчаянный шаг — решили ввести в зону армейскую роту.
Появление солдат с автоматами в руках вызвало неожиданный отпор. И вчерашние недруги — блатные и «козлы», спаянные общими интересами и ненавистью к милицейской форме, ожесточенно защищались: в ход пошли ножи, заточки, обломки мебели, камни. Солдаты, не ожидавшие такого яростного сопротивления, отступили, прихватив с собой с десяток раненых и троих убитых.
Зеки стали ждать очередного штурма. И он не задержался. Крепко сжимая автоматы, солдаты преодолели баррикады, и началась бойня — звучали выстрелы, раздавалась отчаянная брань, слышался хруст ломаемых челюстей. А когда все затихло, в свете прожекторов можно было увидеть восемь изуродованных трупов в арестантских робах.
Администрация колонии в течение месяца выявляла подстрекателей, а когда имена зачинщиков были установлены, их всех поместили в ШИЗО, приставив к дверям усиленный караул. В штрафном изоляторе вместе с ворами находились и «козлы», и вся зона была озабочена тем, чтобы хоть как-то смягчить участь сидельцев. Дорога в это время была перекрыта, и весь грев оседал в карманах и сумках начальника караула.
Два десятка наказанных зеков взывали к Беспалому, требовали встречи с депутатами Верховного Совета, а когда стало ясно, что помощи не будет, они по тюремной почте простились со всем миром. На следующий день блатари и «козлы» в знак протеста против произвола администрации перерезали себе вены, и когда охранники отомкнули двери ШИЗО, то увидели там двадцать мертвецов, лежащих на шконках.
Зеки оставили после себя и предсмертную записку. Они винились перед всем христианским миром в том, что уходят не по-божески, просили братву не поминать их дурным словом, а также снизошли до взаимного прощения — блатные отпускали «козлам» грехи, связанные с тем, что те нацепили красные повязки и служили администрации колонии, а «козлы» не держали больше зла на блатных за их требовательность и непримиримость. Так и лежали рядышком вчерашние враги.
После того случая Беспалый перетасовал колонию, отправив наиболее дерзких зеков в крытку, а козлиный барак пополнился молодняком.
Беспаловская зона была сучьей по всем показателям. И Мякиш своими действиями не укреплял закон, а, наоборот, расшатывал его. Делал он это всюду, где бы только ни появлялся: он вершил суд по-своему, совсем не учитывая воровских понятий. Вместо того чтобы погасить конфликт в зародыше, он, наоборот, удовлетворяя собственное любопытство, частенько раззадоривал спорящих. Не в меру вольготно при нем чувствовали себя активисты, а в отдельных случаях пытались даже наступить на хвост ворам. Вместо того чтобы облегчить лагерный режим, он ужесточал его, а значит, «лил воду на мельницу» оперов.
