— Нет, ну в самом деле, — это же сырье драгоценных металлов! — говорил один. — Мы не можем оставлять его в частных руках! У нас государственная монополия на сырье драгметаллов!
— Изъять ее, создать соответствующие условия, — подхватывал другой, — и пусть себе несет на здоровье.
— С каким бы явлением мы здесь ни имели дело, — подбросил в костер роскошное сухое полешко замполит Собакин, — а золотые яйца нужно поставить на службу перестройке!
— Вот! — вскричал Первый. И обвел быстрым взглядом всех собравшихся у него. — Вот, это стратегически! «На службу перестройке»! Это и есть цель. И все остальное уже — исходя из нее. Первый этап — реквизиция. Все согласны, товарищи?
Все были согласны, и тогда Первый сконцентрировал взгляд на человеке в коричневом костюме с каштановыми волнистыми волосами. И глаза его сделались особенно чисты и особенно ясны.
— А что наша безопасность думает, как будем охлаждать обстановку в городе?
Человек в коричневом костюме быстро потер над столом руки — ладонь о ладонь — и твердо сцепил их. На его лице, как и у Волченкова, тоже было что-то вроде улыбки, но это была не полуулыбка начальника управления внутренних дел, который словно бы смотрел на весь окружающий его мир издалека, из некоего отстранения, эта была совсем иная улыбка: словно он знал обо всех, в том числе и о присутствующих, что-то такое тайное, такое компрометирующее, что никак не мог, глядя на них, удержать губы.
— Во-первых, необходимо исправить допущенные ошибки, — сказал он. — Я имею в виду разрешение на встречу со стариками корреспондентов. Никаких публикаций, никаких сообщений по телевидению и радио. У телевизионщиков пленку изъять и размагнитить. У газетчиков изъять блокноты с фотопленками и сжечь. Впрочем, нет, — тут же, на ходу передумал он. — Размагнитить и сжечь — это само собой разумеется. А сообщения дать. Везде. Что все неправда.
— Поверят, думаешь? — сомневающимся голосом спросил Первый.
Начальник безопасности разжал руки, снова быстро потер ладони и опять сцепил их.
— Справедливо. Не будем пересаливать. Только по телевидению.
— Вот. Это хорошо, — одобрил Первый.
— А толпу, если сама не разбредется, развеем.
— Но без эксцессов! — предупреждающе поднял руку Первый.
— О чем разговор! — Улыбка на лице начальника безопасности змеилась по губам самим воплощением знания и мудрости. — Без всяких эксцессов, ко всеобщему удовольствию!
6
Сумерки опускались на город. Венера висела над горизонтом, прозрачной алюминиевой заплаточкой стояла в небе луна. А на улице перед домом Марьи Трофимовны и Игната Трофимыча продолжалось народное гулянье. Кое-где стали готовить костры для ночной поры, хворост появился неизвестно откуда, полешки, досочки — сваливали это все в кучу, складывали сквозные остроконечные шатерчики, чтобы поднести потом спичку — и пыхнуло бы.
Народ тянулся к этим будущим кострам, сбивался около них кучками, и если прислушаться к тому, о чем говорилось там, то можно было б услышать все те же речи, что велись здесь на улице еще и утром.
Хлесткий молодой парень с падающим на лоб чубом, засунув руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок, говорил возбужденно:
— Днем там один все правильно обещал, вот увидите. Раз началось — и дальше пойдет, могу с кем угодно спорить, самое место здесь летающих тарелок ждать. Вот увидите, не сегодня-завтра, так через неделю прилетят! У меня сейчас отпуск, есть-спать здесь буду — но дождусь, никуда не уйду!
Появился неожиданно тот старик с длинной седой бородой, которого днем прогнали, все в той же белой нагольной рубахе и опять с посохом:
— Настал час, провалится земля в геенну огненную! Никто не убережется, ни старый, ни малый, пролилось дьявольское семя — возгорится из него огонь большой, все станет золотом: вслед за яйцом — зерно, вслед за зерном — коренья и травы. Все, все станет золотым! Наступит век золотого тельца. Нечего станет есть и нечего пить, великий голод наступит — и сгорим все на огне его!..
На этот раз, однако, никто ему не мешал, старик прошел улицу из одного конца в другой, прошел обратно, постоял на асфальтовой дороге в раздумье, и если кто отвернулся от него в этот момент на некоторое, не очень долгое время, то, вновь обратясь к нему взором, уже не обнаружил бы его: был старик — и не стало, словно он растворился в воздухе.
А вскоре, как старик в белой нагольной рубахе исчез, со стороны городского центра по асфальтовой дороге подкатили к улице три сверкающих больших автобуса. Двери их распахнулись, и изнутри по ступеням стали выкатываться с удивительной быстротой одинаково одетые в красно-голубые спортивные костюмы молодые люди. Опустев, автобусы загудели моторами и уехали, а молодые люди, перегородив улицу двойной цепью, двинулись неспешно вдоль домов, тесня толпившийся народ и заставляя двигаться перед собой. Тем же, кто не хотел этого, они тыкали легонько пальцем в какие-то такие места на теле, что человек тотчас скрючивался, то ли от боли, то ли от какого другого неприятного ощущения, и покорно двигался впереди цепи. Некоторые из молодых людей во втором ряду держали транспаранты, и поскольку еще не было совсем уж темно, то, отступая перед ними, все могли прочитать, что на этих транспарантах было написано. «Нет врагам перестройки!» — было написано на том, что двигался в самом центре. «Долой средневековое мракобесие!» — гласил транспарант рядом. Третий же был конкретнее всех: «Не позволим воротилам кооперации задурять нам мозги!»
Рухнули, развалились под ногами демонстрантов в одинаковых красно-голубых спортивных костюмах шалашики приготовленных костров, протрещали груды хвороста, и, когда демонстранты дошли до конца квартала, до пересечения Апрельской улицы с другой, за ними осталось голое, пустынное пространство. Лишь кое-где, в разных местах улицы маячили одинокие фигурки тех, кто изловчился всунуться через калитки в чужие дворы, вылез оттуда и ждал теперь, что будет дальше.
А дальше цепь, оставив первый ряд замыкать улицу с этой стороны и отдав ему один из транспарантов, вторым своим рядом двинулась обратно, выметая улицу подчистую, и, дойдя до асфальтовой дороги, молодые люди заперли улицу и здесь.
И когда они заперли, откуда-то тотчас вынырнули две черные хищные «Волги», молодые люди образовали проход для них, и те, с неторопливой мягкой уверенностью въехав в него, не газуя, почти бесшумно проехали по улице к дому Марьи Трофимовны и Игната Трофимыча, подвернули к нему и там остановились.
Дверцы машин прохрюпали замками, открываясь, из них вышло несколько человек, одетых во вполне нормальные гражданские одежды, вполне нормального вида, и только у одного была при этом в руках изрядного размера птичья клетка. Тот, что шел первым, подергал калитку, — она оказалась закрыта. Тогда вперед выступил другой, про-пустил в скважину замка что-то металлически сверкнувшее, узкое и длинное, повозился мгновение, и калитка певуче заскрипела петлями.
