— Голову еду спасать, — сказал он. — Встречаться с одним человеком. Знакомым, кстати, твоей Джени. И хватит, черт побери! — вырвалось вдруг у него — так неожиданно, словно лез, карабкался на некую кручу, сорвался из-под ноги камень, и он, не успев ни за что схватиться руками, чтоб удержаться, сам таким же камнем полетел вниз. — Звонил, не звонил, озверел! Не знаешь, почему я здесь торчу?! Не знаешь?!
Пол-Полина не ответила. Стояла над ним с выражением испуга в глазах и больше не пританцовывала.
Рад повернулся и, волоча лопату за собой по земле скрежещущим хвостом, двинулся к месту, где до того чистил снег. Внутри в нем визжала и драла его в клочья кошачья стая. Ему было стыдно за свой срыв. Который не шел ни в какое сравнение со вчерашним. Вчерашнему было оправдание — беседа с французским экзистенциалистом. А сегодня без всякой беседы, просто так.
Его бывший сокурсник, хозяин дома, держа лопату на весу, легкой празднично-новогодней походкой тронулся ему навстречу.
— Иду за ключами ставить машину в гараж, как ты приказал, — ядовито проговорил бывший сокурсник, когда они проходили мимо друг друга.
— Да можешь и не ставить, что мне. Твое дело, — бесцветным голосом ответил ему Рад.
Глава пятая
В «Шереметьево» после паспортного контроля, регистрации, сдав чемодан в багаж и оставшись с одной небольшой сумкой через плечо, Рад сел в кресло поодаль от двери, через которую должна была происходить посадка, и достал из сумки взятую в дорогу книгу. Народ вокруг носился из одного магазина беспошлинной торговли в другой, это была пестрая туристическая толпа, отправляющаяся по купленным в агентствах путевкам оттягиваться на пляжах, подставить белое зимнее тело под солнечный ультрафиолет, как бы некое электрическое возбуждение облаком стояло в воздухе, — Рад, отрешась от всего, сидел, не поднимаясь, и, несмотря на мерклый свет, читал.
Книга, что он читал, была «Окаянные дни» Бунина, репринтное издание 1990 года с «ятями». Когда-то, в те самые годы, когда она вышла, он уже читал эти «дни», но, собираясь, взял из дачной библиотеки бывшего сокурсника на чтение в дорогу именно ее. Рука вытащила с полки одну книгу — и вернула на место. Вытащила другую — и тоже поставила обратно, и так третью, четвертую, пятую. А на этой вдруг замерла, взвесила ее зачем-то, хотя весу в ней было, как в пере, и в книжный строй книга уже не вернулась.
«Когда совсъмъ падаешь духомъ отъ полной безнадежности, ловишь себя на сокровенной мечтъ, что все таки настанет же когда нибудь день отмщешя и общаго, всечеловъческаго проклятая тепершнимъ днямъ. Нельзя быть безъ этой надежды. Да, но во что можно върить теперь, когда раскрылась такая несказанно страшная правда о человъкъ?» — читал Рад, удивляясь сам себе, что выбрал для дорожного чтения эту книгу, не какую другую. Дни, описанные в ней, были совсем не похожи на нынешнюю жизнь, но было что-то то ли в книге, то ли в нем самом, что читалось, как детектив, глоталось — будто иссох от жажды и вот наконец пил.
Когда объявили посадку, прежде чем включить себя в зазмеившуюся перед входом в рукав-коридор очередь, Рад из отдаления, натянув шапку козырьком на самый нос, ощупал глазами каждого, кто уже стоял в ней. Конечно, это казалось фантастикой, чтобы его бандитам было угодно собраться туда же, куда и он, и именно в это время, и взять билеты именно на этот самолет, но вместе с тем почему было не произойти фантастическому: его бывшие клиенты любили отдыхать и, судя по их разговорам, обтоптали уже все главные курорты мира, нога их не ступала разве что на Антарктический континент.
Однако его бывших клиентов в очереди вроде бы не было. Лезла на посадку, оттесняя от входа всех других, шумная группа мужчин в кожаных одеждах и с коротко стрижеными головами на крепких, напоминающих бревна шеях, но если это и были бандиты, то не его. Не было знакомых лиц ни среди пар, ни среди тех, что летели с детьми, — хотя некоторые главы семейств физиогномически вполне могли посоперничать с теми, что ломились на посадку поперед всех.
В самолете место его оказалось рядом с проходом. Рад любил сидеть у прохода, и то, что досталось такое место, укололо его отчетливой радостью. Как бы знак удачи почудился в этом. Чувство было дурацкое, и вместе с тем вполне серьезное.
Он сел, сразу пристегнулся и снова погрузился в чтение. Он вынырнул из книги лишь тогда, когда уже были в воздухе, самолет набрал высоту и стюарды со стюардессами повезли по проходам тележки с напитками. Наливали апельсиновый и яблочный сок марки «Джей-севен», молдавское красное и белое сухое вина. Бутылки с минеральной водой стояли невостребованными.
— Минералку, — сказал он, когда тележка оказалась рядом с его креслом. Хотя при том выборе напитков, что предлагался, предпочтение воды всему прочему, да для мужчины его лет, выглядело, наверное, в глазах стюарда и стюардессы довольно странным.
Впрочем, как раз в их глазах не отразилось никаких чувств, среагировал на его просьбу пассажир, сидевший перед Радом. Рад устраивал свою сумку на багажную полку одновременно с ним и обратил на того внимание еще тогда. Мало что он был богатырского сложения и роста, у него еще было и особенное лицо. Лицо человека, исполненного такого высокомерного презрения к миру, будто он заглянул ему под испод, и тот оказался убийственно непригляден. Это было лицо посвященного. «Осторожно! Здесь стоять ничего не будет», — немного погодя, когда Рад уже сидел и читал, не дал он только что подошедшему соседу по ряду поставить его сумку рядом со своей. «Что такое? — возмутился подошедший сосед. — Свободное место. А тесновато — так ничего не поделаешь». «Вот мне не нужно, чтоб тесновато, — холодно сказал „посвященный“. — У меня там ноутбук, я из-за этого ноутбука лечу, и чтоб мне давило на него!»
И вот сейчас, когда Рад попросил минералку, «посвященный» с кресла перед ним повернулся к Раду и воззрился на него с энтомологическим недоумением. Как бы увидев перед собой экземпляр насекомого, обходящегося вместо шести лапок то ли четырьмя, то ли даже двумя. Себе он заказал вина и к бесплатному бокалу взял еще бутылку красного, уже французского, а кроме того, и бутылку кубинского рома.
Стюард со стюардессой ушли к следующему ряду кресел, а пассажир с переднего сиденья все сидел, обернувшись, и смотрел на Рада. Рад не выдержал:
— Что? — спросил он, делая глоток из пластмассового стаканчика.
Мысль о том, что это может быть кто-то, имеющий отношение к его прежним клиентам, которого он не знал, а тот почему-то знал его, была неизбежна.
— Не люблю непьющих, — серьезно сказал «посвященный».
— Бога ради, — сказал Рад.
— Зашитый? — спросил «посвященный».
— Предположим. — Немногословие не давалось Раду струдом.
Скорее всего, выбор его пал на минералку чисто инстинктивно — иметь к предстоящей встрече совершенно ясную и трезвую голову, пусть впереди и были десять часов полета, но откровенничать с кем бы то ни было никак не входило в его намерения. Тем более с человеком, неизвестно почему проявляющим к нему интерес.
